Маленький стрелок из лука - [7]

А березовая роща встречает их соловьиным пением. Не сговариваясь, друзья останавливаются у первой березы и замирают, забыв про время и про то, куда они идут. Соловьи услаждают слух своих подруг, пока те сидят в гнездах на яйцах. И хотя они поют почти все разом, это не просто какафония разных звуков, а единый хор, в котором каждый певец - солист. И весь этот звонкоголосый слаженный хор исполняет жизнерадостный гимн наступающему дню, солнцу, природе.

Дорога вела сквозь рощи, перемежаемые тронутыми зеленью колхозными и совхозными полями, через чистые сосновые боры с корабельными соснами и елями, выводила к неширокой речке, спрятавшейся в камышах и осоке. Будто рябина испещрили светлое лицо речки зеленые кувшинки. Если долго смотреть на речку, то можно увидеть, как нежные белые лилии поворачивают свои круглые головки к солнцу и одна за другой раскрывают коричневые просвечивающиеся лепестки. Ранними утрами над речками колыхался сиреневый туман, неуклюже летали над самой водой еще не обсохшие от росы стрекозы. Несколько лет уродливые личинки, которых рыбаки прозвали "буканами", ползали по илистому дну, а теперь вот, сбросив с себя драконий наряд, воспарили в небо. Еще не привыкнув к столь разительной перемене в своей судьбе, они часто падали в воду, будто обжитое дно реки снова манило их к себе. Но если раньше в воде они были беспощадными хищниками, пожиравшими всякую мелочь, то теперь сами становились жертвами в некогда родной стихии, их тут же с негромким чмоканьем хватали крупные язи. Иногда позолоченные солнцем литые рыбины с всплеском выворачивались из тихой воды и, глотнув воздуха, снова исчезали. А по воде разбегались большие сверкающие круги.

В полдень, когда тень становилась совсем короткой, друзья ложились на лужайку и смотрели в ярко-синее небо, по которому беззаботно проплывали большие и маленькие облака. С веселым тирликаньем над самыми головами пролетали ласточки. Они не прекращали свой замысловатый полет, даже когда над лужайкой, казалось, застыл впаянный в ослепительное небо золотистый коршун. Знали, что ни один стервятник не догонит их в воздухе, где они себя чувствовали, как рыба в воде.

В такие минуты друзья не разговаривали. Они слушали не только птиц, а и ровное жужжание пчел, перелетающих с цветка на цветок, разноголосое стрекотание кузнечиков, неожиданно возникающее и тут же пропадающее басистое гудение больших коричневых стрекоз, совершающих в погоне за мошкарой немыслимые па в голубом воздухе, тоненький писк землероек, тихое зловещее шуршание извивающегося змеиного тела в траве, трагический шум короткой схватки юркой ласки с каким-то нерасторопным грызуном, попавшимся к ней в зубы на обед.

Вот так, глядя на облака, можно было до бесконечности слушать песни ветра, то проносящегося высоко над вершинами высоких деревьев, то зарывающегося в траву, которая сразу же отзывалась тихими шорохами и мелодичными звонами, то пролетающего совсем низко над водой, отчего глянцевые листья кувшинок начинали становиться на ребро и, стукаясь друг о дружку, издавать шлепающие звуки, а высокий камыш с тихим вздохом пригибался к воде и макал в зеркальную гладь еще зеленые метлы, которые позже превратятся в пушистые коричневые шишки.

А букет запахов? Незнакомые и волнующие запахи обступали со всех сторон. Это и смолистый запах бора, и сладковатый запах благоухающего клевера, и полевых трав, и нагревшейся речной воды, и цветущего орешника. Ветер вдруг принес удивительный пьянящий запах какого-то растения или цветка, который сразу вытеснил все остальные запахи и вызвал у Кирилла воспоминания о далеком детстве, давным-давно умершей бабушке, с которой он пятилетним мальчуганом ходил на болото собирать клюкву... Но этот запах недолго продержался в воздухе. Новый порыв ветра унес его с собой дальше, и сразу же развеялись воспоминания о детстве...

В деревне со смешным названием Кисели Кирилл спас от разрушения древнюю часовню конца XVII века, стоящую на черном ручье. Сработанная искусными мастерами без единого гвоздя, она простояла более чем два с половиной века. Пока в деревне было многолюдно, ухаживали за часовней, а нынче народу поубавилось, и председатель колхоза решил бесхозную постройку снести, тем более что по соседству начали строительство силосной башни.

Кирилл два дня убеждал председателя, что часовенка - это историческая ценность и ее даже пальцем трогать нельзя. Правда, внутри часовни не сохранилось старинных икон, но сама постройка представляла большой интерес. Он и председателю заявил, что, как только вернется в Ленинград, сразу сообщит об этой находке ученым из Общества охраны памятников старины и в деревню приедут светила науки, возможно, они перевезут эту реликвию в Кижи... Это он уже так сказал, для красного словца, но на председателя упоминание о Кижах подействовало самым неожиданным образом: он тут же заявил, что часовня останется на месте в целости и сохранности, а в Кижи ее везти не обязательно, пусть туристы и ученые сами приезжают в Кисели и любуются памятником старины...

Вечером Кирилл увидел председателя возле часовни. Он смотрел на нее, качал седоватой головой, а над ним с возбужденными криками летали ласточки, свившие себе гнезда под круглой крышей.