Маленький старик - [5]

После школы в интернате держать не стали. И тут ему, наконец, сказочно повезло: получил однокомнатную квартиру в общежитии гостиничного типа. Нормы по обеспечению жильем в области не выполнялись и наполовину. Всё интернат пробил, сам бы он не знал, куда обращаться. Наверное, из-за него кому-то отказали, тоже было стыдно. Но надо же и ему где-то притулиться. Их было восьмеро на этаже, кухня общая. А так всё личное: комната, прихожая, совмещенные туалет и ванная. Ванна сидячая, не утопишься. Первый этаж — видно, и это учли. У коменданта телефон — неотложку вызвать, если сердце. Соседи — люди семейные, солидные, пьяниц-дебоширов нет. Ни он с ними, ни они с ним близко не общались, на кухне здоровались. Промеж собой они его называли “слепун”, от их детей слышал. Из комнаты выходил пореже, по крайней кухонной нужде — боялся что-нибудь чужое разбить. Была у него большая мечта: достать электросковородку. Чтоб обделывать надобности не выходя. Электросковородка означала для него свой мир.

Так и повелось: утром — на работу, вечером — с работы. На завод ездил автобусом. Имеется у них несколько “газиков” — вот, кстати, где еще зрячие рабочие нужны — что собирают по утрам первогруппников. На Ярослава это право не распространялось, за ним не заезжали, но невдалеке жил незрячий из цеха, и к половине восьмого Ярослав подходил к его подъезду. Все так делают, очень удобно. К сожалению, это только в пределах города, — а многие живут за окраиной. Как своим ходом добираются — лишь они знают. Два-три часа на дорогу, да каждый раз проси, чтоб перевели или подсадили. Только тягой к работе можно объяснить.

Ярослав быстро освоился. Цех небольшой, тридцать человек. На втором этаже, что тоже важно — а то, говорят, некоторые общества инвалидов в бывших бомбоубежищах ютятся. У него свое рабочее место. Над станками плафоны, станки в два ряда, между ними транспортер заготовки подвозит. По другую сторону ящик с инструментами: не всё ж механическая работа, иногда надо подкрутить-почистить. Спецодежда не предусмотрена, халат сам приобрел, вместе со щеткой для уборки. Готовые катушки складывал в коробку и отправлял по транспортеру в цех крупной сборки. Катушки двух классов — с двумя выходами и четырьмя. За семь часов полагалось делать сто тех, сто тех. А он за четыре уж всё поделал. Ему вначале сокращенный день давался, но и от этого отказался. Жалко, что много усердия пропадало зазря. Производство поставлено нехорошо. Не потому, что не справляются, а потому что материал поступает бракованный, отходный. Может, с тем и присылали, что похуже, — потом на слепоту свалить. За качеством должны мастера следить, но у них свои трудности: завернешь, а нового не пришлют — и останутся люди без денег. Все и соглашались. А если кто критиковал, мастер говорил: “Ну що вы хвылюетэсь? Чи вам цим корыстуватысь?”. Что мог на это ответить Ярослав? Получше исполнять свою часть работы. Не удивляйтесь, зрячие, что на свете столько некачественных вещей — они на ощупь слеплены. И не спешите осуждать: всё, что от них зависит, слепые люди делают на совесть. С переработкой хорошую пенсию наработал. Он попросил, чтобы ему и пенсию, и зарплату на книжку переводили, благо касса через дом. Берет, когда надо, сколько надо. А много ли одному надо? Мог бы и на пенсию прожить, но чем тогда заняться? Не для хлеба же работает — для работы. Деньги насильно суют и они скапливаются. Богатый жених, а никто не знает.

Тогда же на учет в спецмагазине встал. Его день был шестнадцатого. Для этого отдельная книжечка с вырезными талонами. Как других, не знает, а его этот магазин почти освободил от хождения за продуктами. И в промтоварах для них спецотделы есть. На заводе тоже отоваривали, давали даже сгущенное молоко в стеклянных банках. Для правильного распределения создан рабочий контроль из двух человек; один — обязательно зрячий, второй — представитель слепых. Придут свитера или шарфы — контролеры и за качеством следят, чтоб слепым требуху не подсовывали. Ярославу даже многовато было. Сигареты, например, другим отдавал. Этим быстро авторитет заслужил. Хотели его в районные группорги по контролю выбрать, но он из стеснительности отказался.

В УТОСе, в общем, хорошо. Люди, конечно, как всюду, разные. Невидящих можно разделить на две группы. Одни, познав тяжесть утраты, становятся мягче и никому не желают того же. Другие озлобляются на весь свет. Трудно сказать, каких больше, — может, и тут уравновешено. Был у них в цеху парень из Афгана, оба глаза выбило. Но носился как буря, словно злобу выплескать хотел. На дороге не становитесь — собьет, пусть и сам ушибется. Попадется под ноги ведро с краской — отшвырнет с размаху: “Слепые ходят, а тут понаставили!…” — и всё через мать-перемать, слова без матюка не скажет. Разве можно ему пережить. Ему душу фугасом исковеркали. Пил беспробудно. Три года, что Ярослав его знает, в одних штанах ходит: все заработки на выпивку. Эстетических протезов не носил, даже черепных очков — на всё уже начихать. Неопрятность характерна для незрячих. Одеты в старое, не пригнанное, цвет одинаково блеклый или крикливо яркий, какой только подслеповатого привлечет. Хотя есть в блеклости практическая цель: где-нибудь непременно мазнешься, на темном не так видно. У кого зрячие в родне — помогут, но обычно и родня такая же, варятся в своем соку. Особо на женщинах заметно. Толстоногие от долгого сидения, нечесаные, некрашеные. Какими природа сотворила. А ведь любую помыть, прогладить — принцесса будет. Некрасивых женщин нет — есть, которые за собой не следят. Думают: зачем наряжаться, кавалеры дальше носа не видят. Да не только внешне, женщины УТОСа нравом неотесаны. Если за день хоть разок не обложат — удивительно. Этому тоже слепота способствует, в темноте языки развязываются. Подчас одно название, что женщины. От них тоже подальше, особенно от старух. Особенно от бывших зрячих: слепые от рождения и апатичны от рождения. Он всегда знал, что лучше не иметь, нежели потерять. Болезнь меняет характер. Наверно, и он будет таким — растолстеет, огрубеет… Или нет? Держать себя в руках — от тебя зависит. Несмотря на окружение. У них не только невидящие. У соседки по станку ноги колесом. А в штамповочном цехе четверо глухих. Для них сделаны УТОГи, но когда глухота сочетается со слепотой, слепота перевешивает. И всякие другие отклонения. И все работают. Словом, очутишься тут — поневоле и тебе понравится. На заводе Ярослав и магнитофон получил за полстоимости; а сейчас бесплатно, но по одному в руки, не бездонный колодец. Фонотека большая, новинки быстро озвучиваются. Утосовцы “читают” мало, семейным некогда, и Ярослав стал самым активным посетителем. “Войну и мир” прослушал; не упомнить, сколько там кассет. Спасибо в пояс артистам за то, что не экономят голоса: они знать не знают, какую пользу делают — чему еще слепому порадоваться? И музыки много, Ярослав музыку очень любил. Но не современную, дрыг-дрыг. Хотя ничуть не возражал — пусть пляшут, кто хочет. Ему нравилась спокойная, слова послушать. Тут непревзойден Высоцкий, его песни-рассказы. Когда слушаешь без света — кажется, он в комнате с тобой беседует. У Ярослава полно его записей, даже редкости, “Гори, гори моя звезда…”. А еще юморески, Остап Вишня и Павло Глазовый. Мог их слушать по тысяче раз. Смех — лучшее на свете, без него жизнь была бы не в радость.