Маленький памятник Эпохе прозы - [28]

И наоборот. Сталкиваешься с человеком своего пола, и сразу возникает ну такая симпатия, что сил нет. Тянет быть рядом, бесконечно разговаривать, рассказывая о себе и узнавая о ней. Хочется назвать "сестрёнкой". А она - бац! - как откроет рот да начнёт взахлёб рассказывать про любимое "с телевизора", про "битву экстрасенсов" и тайных детей Пугачёвой... Почти плачешь одновременно и от разочарования, и от понимания, как непросто будет отделаться от липкого разговора и уже до ужаса немилого человека. Трагическое несоответствие "химии" и абсолютно не подходящей для тебя сущности. При межполовом общении на разок сошло бы - переспали и разбежались. А для дружеского даже разок многовато: общение невозможно, невыносимо, убивает!

Странно, что я ни разу не спросила про это у Людки - биологички-химички нашей. В школе мне и в голову такое не приходило: дружба нашей троицы была настолько давней, что мы в самом деле относились друг к другу по-сестрински. Никакой "химии"? Или наши "химии" сумели и успели приспособиться друг к другу? Всё же надо будет как-нибудь у неё поинтересоваться.

Малюдки мои. Когда мы стали самыми неразлучными в мире подругами, нам было всего по семь лет. По-моему, тогда никакая "химия" ещё и не думала включаться, мы, малыши, находили друг друга как-то совершенно по-другому. Какие у нас были критерии? Что толкало к тому или другому однокласснику? Совсем не помню. Малюдки стали на долгие годы близкими и родными, ничего не изменилось, и когда мы подросли. Любопытно: а если бы мы впервые встретились в тринадцать, четырнадцать, семнадцать лет? Выбрали бы мы друг друга? Стали бы дружить? Превратились бы в неразлучную тройку? Или прошли бы мимо, не заметив? Вопросы какие-то неприятные, но, к счастью, на них нет и не может быть ответа.

С Полиной у нас произошло счастливое совпадение всего - и "химического", и интеллектуального. Я улыбалась всякий раз, когда издалека видела статную, шумную, улыбчивую красу ненаглядную. Она была приятна мне во всём - и это помимо того, что наши интересы совпадали почти полностью, расходясь лишь в мелочах.

Поля обожала поэзию и, к сожалению, хорошо помнила меня, как поэта.

Однажды мы сидели на скамейке возле института, болтали после занятий, греясь на последнем октябрьском солнышке. Ждали Тимура. И вдруг Поля, хитренько улыбнувшись, негромко начала декламировать:

- Вы любите меня?

Позвольте не поверить.

Всё это блеф и чушь,

И очень жаркий день.

Но если любите, то

Как, простите, пень

Траву, из ничего которого

Вдруг выросла она.

А пень решил,

Что он чего-то может.

Так бабушка,

Что бьёт челом пред алтарём

Счастливо верит -

Ей бог поможет.

Инфарктник любит свой валокордин.

Гурман же страстно верит,

Что от беды и от седин

Его избавят

Искуснейшие яства.

Согласны вы, мой друг и господин?

Так вот поймите: я вам - не лекарство!

Я слушала и мучилась, мне становилось больнее с каждым произнесённым Полей словом, с каждой строчкой. Мною сочинённой строчкой! Демон взял под козырёк и заступил на дежурство, пока Поля Ивашкевич с выражением декламировала мои стихи, которые я в одиннадцать лет посвятила мальчишке с глазами Пьеро, шепнувшем мне прямо в ухо "А я тебя люблю!". Я их сочинила минут через десять после его признания, правда, ему не показала. Не садистка же я.

Примерно через полгода стихи были опубликованы, кажется, в "Московском комсомольце", в очередной статейке про вундеркиндов.

- Как такое можно сочинить в четвёртом классе? - тем временем звенел восторженный голос подруги.

- В пятом.

- Неважно! Всё равно невероятно! Я на всю жизнь выучила наизусть, так мне понравилось! Белка, что с тобой? Что случилось-то?

Полина же мне друг? Друг. Ещё какой! А друг вправе знать правду. И я, не меняя выражения лица и по-чеширски улыбаясь, рассказала, наконец, поклоннице своего таланта историю до конца. Пояснив, что стихов у меня больше нет и не будет. И очень-очень попросила впредь никогда не устраивать подобных чтений. И умоляла закрыть тему навсегда.

Наверное, была убедительна. Поля, как сама деликатность, сроду больше не возникала с моими стихами, более того, ограждала от колючих (для меня) вопросов случайных людей про "творчество".

- Отстаньте от человека! - возмущалась она. - Захочет - покажет стихи, если автор этого не делает, значит, не желает. Что за люди, кто вас воспитывал?

Пристыженные любопытствующие всегда смущённо ретировались.

Иногда мы с ней встречались в выходные, в хорошую погоду много гуляли по московским скверикам в Центре. Она читала наизусть Ахматову. Хорошо читала! Если честно, то куда лучше, чем декламировала стихи начинающая артистка Маринка. Впрочем, может во ВГИКе её всё же научат?

А вот Полинкина политизированность иногда казалась мне чересчур нездоровой, что ли. С малолетства борец с режимом - нормально ли это? Может, и да. Она ведь из семьи советских интеллигентов - кухонных диссидентов, капитально заморочивших голову дочери. С одной стороны, всё правильно: ненависть к тирании, безусловный приоритет свободы слова и выбора, демократия - наш рулевой... Но проблема в том, что Поля, в итоге, отказывалась в принципе мириться с неидеальностью окружающего мира: её родина, Россия, должна была, обязана стать "нормальной, демократической страной", и только на таких условиях Ивашкевич обещала угомониться... может быть.