Маленький оборвыш - [57]

– Поди ляг в постель и сам подумай. Поди и подумай, куда тебе деться, когда ты убежишь отсюда.

– А если я убегу, он погонится за мной, как вы думаете?

– Придумай такое место, куда бы он не смел гнаться за тобой. Иди ложись и думай об этом. Прощай.

Я вернулся в свою комнату в сильном раздумье.

Хорошо ей было говорить: «Ляг в постель и подумай».

Как я мог думать, когда после всех необыкновенных событий нынешнего дня в голове моей остался какойто хаос? Одно только было мне ясно. Миссис Гапкинс сказала мне правду: ее муж негодяй, и, если я останусь у него, меня ожидает самая несчастная участь.

Я должен бежать, – но куда? Куда он не посмеет гнаться? Куда же это? Этого вопроса я не мог решить.

«Засну-ка я лучше теперь, – сказал я сам себе, – а завтра поговорю с ней об этом. Она, наверно, присоветует мне что-нибудь».

На великолепных часах, подаренных мне накануне мистером Гапкинсом, было восемь часов, когда я проснулся на следующее утро.

Я не слыхал, как мистер Гапкинс возвратился домой, но теперь я слышал скрип его сапог по лестнице, – значит, он был дома. Я ожидал, что он позовет меня, но он, не говоря ни слова, прошел мимо моей комнаты, и через несколько минут я услышал, что он уходит из дому. Я лежал в постели, придумывая, что мне делать, когда я встану, как вдруг уличная дверь отворилась, и я услышал шаги двух мужчин по лестнице. Через несколько времени Джордж Гапкинс вошел ко мне в комнату.

– Ну, Джим, – сказал он, – тебе, кажется, придется быть и поваром, и слугою, и всем на свете: жена заболела.

– И сильно заболела, сэр? – спросил я, вспомнив странное выражение ее лица накануне.

– Так сильно, что я сейчас ходил за доктором. Доктор говорит, что у нее начинается тиф.

Болезнь миссис Гапкинс оказалась нешуточною и продолжалась целых три недели. Во все это время я ни разу не видел ее. Мистер Гапкинс нанял какую-то старушку, которая ухаживала за ней, готовила кушанье и исполняла домашние работы, причем я усердно помогал ей. Другого дела у меня не было. Хозяин не исполнил своего обещания и не думал обучать меня всем тонкостям нашего ремесла. Он так боялся заразиться тифом, что почти никогда не сидел дома. Он обедал вместе со мной в столовой, сидя у открытого окна и беспрестанно нюхая баночку со спиртом.

Затем уходил и не возвращался домой до поздней ночи. Спал он в той же столовой, на диване.

Мое положение было очень недурное. Меня кормили хорошо.

Хозяин всегда давал мне шиллинг, когда я его просил, и позволял мне гулять, где я хочу, от шести до десяти часов вечера. Он не только не научил меня дурному, а, напротив, каждое утро, уходя из дому, говорил мне: «Пожалуйста, ты не берись за работу и не ходи ни в какие дурные места. Скучно тебе – сходи в театр или в концерт. Если тебе нужны деньги, бери у меня, а сам не добывай».

Таким образом, хотя я не забывал совета, данного мне миссис Гапкинс, я находил, что бежать теперь было бы очень глупо.

Кроме того, хотя я не видал моей больной хозяйки, но она часто давала мне мелкие поручения. Я оказывал ей небольшие услуги, и мне казалось, что я поступил бы очень неблагородно, если бы бросил ее, пока она больна.

Через три недели миссис Гапкинс вышла из своей комнаты. Она была страшно худа и бледна, длинные волосы ее были коротко острижены, и на голове у нее был чепчик. Это так обезобразило ее, что я с трудом узнал ее. Мистер Гапкинс, не видавший своей жены уже недели две, был также поражен переменою в ее лице.

– Эким уродом ты стала! – заметил он. – Я на твоем месте не вышел бы из комнаты с такой физиономией.

– Я бы хотела быть еще вдесятеро безобразнее назло тебе! – отвечала она довольно неласковым голосом.

Было ясно, что болезнь миссис Гапкинс не примирила моих хозяев.

Возвратившись на следующий вечер домой, я очень удивился, увидев, что она сидит в столовой вместе с мистером Гапкинсом и какими-то двумя мужчинами. Они все о чем-то весело разговаривали, смеялись и, казалось, были в полном согласии. Впрочем, разговор у них шел, должно быть, деловой, потому что, когда я вошел, мистер Гапкинс указал своим приятелям на меня. Те осмотрели меня с ног до головы, и затем мне было приказано или отправляться спать, или идти еще гулять. Я выбрал первое.

Не знаю, долго ли я спал, но меня разбудило прикосновение чьей-то руки к моему плечу и голос миссис Гапкинс:

– Ты не спишь, Джим?

– Нет, не сплю.

– Думал ты о том, о чем мы с тобой говорили ночью перед моей болезнью?

– Да, я много раз об этом думал и передумывал.

– Ну, и что же? Ты решил последовать моему совету?

– Да, конечно, только я не знаю, куда мне бежать.

– Ты должен скорее придумать. Если ты не уйдешь завтра, тебе придется каяться всю жизнь. Ты видел сегодня в столовой двух приятелей моего мужа – Туинера и Джона Армитеджа? Они вместе затевают дурную штуку и тебя возьмут в помощники.

– Какую же такую штуку?

– Грабеж. Шш… не спрашивай больше. Это будет сделанозавтра или послезавтра ночью… в Фульгете, улица Прескот, № 12, у мистера Дженета. Послушайся меня, завтра утром, как только встанешь, иди туда, куда он не посмеет погнаться за тобой, и расскажи там все. Только не говори ничего обо мне, Понимаешь?