Маленький дом - [2]

Дверь в больнице была заперта. Он постучал в стекло. Вышел охранник и сказал, что часы посещения закончились и вообще никакой посторонней еды в больнице не принимают. Садек и умасливал его, и упрашивал, и угрожал — все без толку. Охранник захлопнул дверь, и он остался на крыльце с корзиной.

И сам он, и Фатима терпеть не могли тажина с лимоном, так что тащить его домой не было никакого смысла. Но и выбросить — грех; пусть хоть кто-то съест, пока теплый. Тут он вспомнил родителей Фатимы, живших чуть дальше на той же улице. Они любили старинные блюда и, конечно, будут благодарны за свежий тажин.

Мать Фатимы он нашел на кухне, поздоровался и вынул из корзины горшок. «Тут тажин, Фатима только что приготовила», — сказал он.

Она заулыбалась: «Вот обрадуется Си Мохаммед, когда узнает, что у нас сегодня на ужин».

Рано утром, Садек еще не успел позавтракать, раздался громкий стук в дверь. Снаружи стояли двое полицейских; они схватили Садека и, не дав попрощаться с Фатимой, запихнули в джип.

Загадка разрешилась быстро. В участке перед ним поставили корзину и горшок, где еще оставалось много тажина. Ему объяснили, что там полно яду, и что его теща умерла. Си Мохаммед в больнице и обвиняет его в убийстве жены.

В голове у Садека крутилась только одна мысль: «Фатима хотела отравить его мать». Сбитый с толку долгим допросом, он невнятно высказался о своих собственных тревогах, и эти обрывочные высказывания заинтересовали полицейских.

— Аллах ее наказал! Хотела убить мою, а убила свою.

Они вскоре поняли, что говорит он о жене, но версии его не верили, пока вызванный охранник больницы ее не подтвердил. Охранник, по его словам, хорошо запомнил Садека — уж очень назойливо тот требовал, чтобы его матери передали еду.

Послали за Фатимой. Она была ошеломлена неожиданным арестом Садека, а известие о смерти матери потрясло ее. Отвечала она бессвязно, но признала, что дала Садеку корзину с горшком тажина и попросила отнести в больницу. Ее посадили в камеру.

Прошло несколько недель, состоялся суд. Лейлу Айшу выпустили из больницы, она пришла домой, а дом был пуст. Печальные новости о Садеке и Фатиме она выслушала безучастно, только покачала головой и пробормотала: «Это судьба».

— Не понимает, что произошло, — шептались у нее за спиной. — Не в своем уме, бедняжка.

Каждый день старухе носили еду, чтобы ей не ходить на рынок. Лейла Айша больше не поднималась к себе по лестнице, а обосновалась внизу, у молодых в спальне и объясняла соседям, что к возвращению Садека и Фатимы она совсем оправится от операции и ей легче будет лазить наверх.

— Все еще не понимает, — говорили они между собой.

На суде Фатима подтвердила, что дала Садеку корзину с едой, но ни о каком яде не знала.

— Ты признаешь, что тажин — из твоей кухни?

— Конечно, — сказала Фатима. — Я сама там была, когда свекровь его готовила. За день до того, как идти в больницу, она сама все сложила для него, по своему вкусу. А мне сказала: «Поставишь завтра на огонь и пусть Садек отнесет мне в больницу».

Суду это показалось неправдоподобным. Решено было сделать перерыв, а на следующее заседание вызвать Лейлу Айшу.

Старуха заняла свидетельское место, полностью закутавшись в хаик. Ее попросили выпростать голову — иначе ее не слышно. Затем, к изумлению суда, она не без гордости объявила, что в самом деле приготовила тажин собственными руками.

— Да-да, — сказала она. — Я люблю в него класть побольше маринованных лимонов.

— А что еще ты туда положила? — обманчиво ласковым тоном спросил кади[4].

Лейла Айша принялась перечислять ингредиенты. Потом остановилась и спросила:

— Вам весь рецепт говорить?

Все засмеялись. Кади призвал к тишине и, уставясь на нее мрачным взглядом, сказал:

— Понятно. У нас тут юмористка. Сядь. Мы вернемся к тебе позже.

Лейла Айша села, опустила глаза и забормотала, перебирая четки. Кади время от времени сердито поглядывал на нее, раздраженный ее безучастностью. Он ждал доклада особых полицейских, оставшихся в доме Садека после того, как увели Лейлу Айшу. С докладом явились вскоре. Наверху, в ее чулане, среди одежды обнаружили полупустую емкость с крысиным ядом, тем же, который нашли в тажине.

И кади с торжествующим видом вызвал на свидетельское место Лейлу Айшу. В левой руке он держал жестяную коробочку и тряс ею перед носом свидетельницы.

— Тебе приходилось видеть эту коробку? — грозно спросил он.

Лейла Айша ответила не мешкая:

— Конечно, приходилось. Это моя коробка. Из нее я и добавляла в тажин.

По залу пробежал шепоток: присутствующие решили, что старуха выжила из ума. Кади невольно раскрыл рот. Потом нахмурился.

— Значит, ты признаешь, что насыпала яду в тажин?

Лейла Айша вздохнула:

— Я тебя спросила, нужен тебе рецепт, — ты не захотел. Я положила в него полкило лимонов. Они отбивают вкус порошка.

— Продолжай, сказал кади, не сводя с нее глаз.

— Это особенная еда, для меня только, продолжала она, уже с ноткой негодования. Больше ни для кого. Снадобье. Ты что же думаешь, я есть его собралась? Я хотела, чтобы яд в тажине вытянул из моего тела яд.

— Не понимаю, о чем ты толкуешь, — сказал кади.

— Берешь его в рот и выплевываешь. Опять берешь в рот и выплевываешь. И так все время. И всякий раз споласкиваешь рот водой. Это старинное снадобье у нас в деревне. От любого яда спасает.