Маленький Бобеш - [97]

И все-таки Марушке было так жаль Бобеша, что она заплакала вместе с ним.

— А ты чего плачешь? — спросил Бобеш, который сначала Марушку даже не слушал.

Но Марушка не ответила и продолжала плакать.

— Ты чего плачешь? У меня же утонули очки, не у тебя.

Марушка утирала глаза подолом юбки. Бобеш тогда сообразил, что, наверное, Марушка плачет потому, что ей его, Бобеша, жалко. И он за это в душе был ей очень благодарен, чувствовал, что любит ее. И даже давал себе слово никогда больше ни с какой другой девочкой не дружить. Только и только с ней, с Марушкой.

Когда у Бобеша немножко просохла одежда, он оделся и сказал:

— Пойдем, Марушка, домой. Ты пойдешь со мной к нам?

— Можно?

— А почему ж нельзя?

— Отец не велел мне к вам ходить. Он говорил, что у вас мало места и вы не любите, когда к вам кто-нибудь приходит.

— Места у нас, Марушка, хватит, и мама знает, что ты со мной дружишь, что мы вместе ходим в школу. Она тебе ничего не скажет.

— Бобеш…

— Что, Марушка?

— Когда будут спрашивать, куда ты дел очки, я скажу, что ты сделал это нечаянно, что очки сами упали в воду. Ладно?

— Не говори лучше, Марушка, ничего. Сегодня они, может быть, даже и не хватятся.

— Хорошо, я ничего не скажу.

— Только чтоб точно, Марушка.

— Ну ты же знаешь, что точно. Скажешь, что не брал, да?

— Нет, я врать не буду. Но сегодня бабушке очки, наверное, не понадобятся. Я вспомнил, что сегодня суббота. Отец придет домой с получкой. Значит, купит мне что-нибудь в городе: рогалик, а то и сосиски. А скажи я ему про очки, он ничего мне не даст. Сегодня я, Марушка, буду молчать, а завтра все сам бабушке скажу. Только ты сегодня ничего, смотри, не скажи, не проговорись как-нибудь.

— Не бойся, Бобеш, ни гу-гу!

Глава 36 СУББОТНИЙ ВЕЧЕР

В субботу вечером мать купала Бобеша и Франтишека. Франтишек отважно пытался встать на свои слабые ножки. Он хватался за края корыта, поднимался, а потом шлепал ручонками по воде. И чем больше было брызг, тем больше он радовался.

Бобеш тоже с удовольствием намылил себе голову, сделал много-много пены. Но маленький Франтишек сунул горсть пены себе в рот и заплакал. Потом намыленными ручонками стал тереть глаза, в них попало мыло, и он заплакал еще пуще.

— Что ты с ним делаешь, Бобеш? — спросила мать, возвращаясь от плиты.

— Я ничего. Он сам орет.

— Посмотри, у него полны глаза мыла и во рту мыло!

— А зачем он сует мыло в глаза и в рот?

— Ты, видно, такой же глупый, как и он. Разве он понимает, что можно, а что нельзя?

— И я не понимал, когда был маленький?

— Ты тоже порядком досаждал.

Бобеш теперь немного сердился на Франтишека. Уже не в первый раз ему доставалось из-за маленького брата. И Бобеш от этого страдал. Когда он, Бобеш, был один, то все заботились только о нем. Мать все время с ним разговаривала, а теперь — он не мог этого не заметить — мать даже не отвечала иной раз на его вопросы, сердито просила оставить ее в покое, не делать глупостей. Сегодня это было особенно обидно, потому что Бобеш даже и не видел, как Франтишек взял пену в рот. «Да-да, — думал Бобеш, — мама теперь на меня сердится, а при чем тут я?»

Потом он посмотрел на Марушку, все еще сидевшую на скамеечке под окном и игравшую с деревянным солдатиком, которого дал ей Бобеш. У солдатика давно облезла краска, и был он совсем ободранным. Но Бобешу он нравился по-прежнему, потому что это был подарок крестного. Марушка заботливо завертывала солдатика в тряпочки, как куклу.

Сполоснув мыло с головы, Бобеш тихонько сидел в корыте и хмурился. Мать мыла Франтишека. Она споласкивала ему глазки, ушки и носик. Франтишек отбивался, кричал, а мать его уговаривала. Говорила, что мыться нужно, что грязного мальчика возьмут цыгане. А если он будет чистым, то останется у мамочки. Но Франтишек не обращал никакого внимания на ее уговоры и кричал во все горло. Потом мать вытерла его с головы до ног сухим полотенцем, так что вся кожа у него покраснела. Положила в люльку, и Франтишек утихомирился.

Бобеш остался в корыте один. Он смотрел на мыльную пену, прибивавшуюся к краям корыта и медленно исчезавшую. В одном таком мыльном пузыре Бобеш увидел мать и окно, целую маленькую картинку. Правда, и пузырь был не больше ореха. Но на его поверхности отражалось все: окно, мать, угол кровати и кусок стола. «Удивительно, — подумал Бобеш, — какое все крохотное!» И в эту самую минуту он вспомнил о бабушкиных очках. То есть он подумал о том, насколько бабушкины очки увеличивали предметы и насколько в маленьком пузырике они все малы.

Бобеш оглянулся и увидел, что в углу у печки на черном чемодане сидит бабушка. На коленях у нее — жестяная миска. Бабушка все время что-то мешает в миске. «Наверное, завтра мама будет печь оладьи, — подумал Бобеш. — Ах, оладьи, до чего ж они вкусны!» Бобеш громко вздохнул. Вздох Бобеша услышала мать:

— Что ты вздыхаешь, что хмуришься? Тебе слова нельзя сказать. Нет, ты нехороший мальчик, Бобеш!

Положив в люльку Франтишека, она подошла к Бобешу. Бобеш поднялся, мать его вымыла и так же точно, как Франтишека, вытерла сухим полотенцем. У него теперь тоже покраснела вся кожа. Даже жгло немного.

— Что же дед так долго не идет? — спрашивала бабушка самое себя.