Маленький Бобеш - [63]
— Знаешь что, дедушка? Я нарисую братца.
— Что же, валяй!
Бобеш нарисовал братца.
— Что это? — спросила бабушка, глядя на рисунок.
— Да братец же!
— Страшилище какое, ему бы только ворон пугать!
— Дедушка, слышишь, бабушка говорит, что это страшилище, — пожаловался Бобеш.
— Сама-то она и эдак не сумела бы нарисовать, — отозвался дедушка.
Бобеш так и загорелся:
— Бабушка, бабушка, нарисуй мне что-нибудь!
— Я не умею.
— Дедушка, бабушка не умеет рисовать.
— Вот видишь, я же говорил, что не сумеет, а еще смеется над другими.
Бобеш опять принялся складывать буквы, потом раскрыл букварь с конца и стал читать.
— Как странно, дедушка, — сказал он вдруг, отрываясь от книги: — когда я смотрю в букварь, то сначала это только печатная бумага, куча букв, а если прочтешь, то получается загадка. Удивительно, верно? Послушай, я тебе прочитаю:
— Что это, дедушка?
— Гм… вряд ли я угадаю… — Дедушка подпер рукой голову и принял глубокомысленный вид.
— Ну, отгадал?
— Нет.
— Сказать тебе?
— Сдаюсь, Бобеш. Скажи.
Бобеш только этого и ждал, он больше всего радовался, когда сам мог что-нибудь объяснить. Дедушка, конечно, давно догадался, но не хотел лишать Бобеша удовольствия.
— Так знаешь, дедушка, что это?
— Говорю же, не знаю.
— Печная труба!
— Труба? Это как же?
— Ну, дед — это труба, а из трубы дым идет, понимаешь? И дед курит — тоже дым пускает, так ведь?
— Покажи мне, Бобеш, где написана эта загадка, я тоже прочитаю.
— Вот она, дедушка.
Дедушка прочел загадку. Под ней была написана в скобках отгадка, но Бобеш прикрывал это место пальцем, чтобы дедушка не мог прочитать.
— Убери-ка, Бобеш, свой палец, я не разберу, что там за слово написано.
— А я знаю: там «высекает» написано.
— Постой-ка… — И дедушка отодвинул Бобешев палец. — Э-э, теперь вижу, какой ты хитрый! Эдак и я бы отгадал — тут же написано.
— Ага. Дедушка, а что значит «огня не высекает»?
— Когда я, Бобеш, был с тебя, так у нас дома спичек не было.
— И чем же вы огонь зажигали?
— Вот об этом я и хочу тебе рассказать. Тогда огонь высекали.
— А как?
— Брали такой камушек, кремень называется, и огниво — это либо специальная стальная полоска, либо обломок напильника. Этим огнивом ударяли по кремню и высекали из кремня огонь, вот так. — Дедушка показал рукой.
— Как, как, дедушка?
— Вот так!
Дедушка взял возле печки уголек, ударил по нему перочинным ножом и отколол кусочек.
— Если бить по кремню, то из него высекаются искры — от них и зажигали. Иной раз приходилось очень подолгу высекать искру, пока огонь добудешь. Для этого еще нужно было иметь трут — пережженную такую тряпицу. Когда на нее попадает искра, трут начинает тлеть; тогда раздуваешь огонь, пока не вспыхнет пламя. И для трубки приходилось высекать огонь, но в таких случаях брали другой трут — из гриба. Гриб этот, трутник, растет на деревьях. Помнишь, я в деревне как-то приносил из лесу?
— Ага. Он вроде половинки от тарелки, правда?
— Верно, Бобеш. Гриб этот надо было хорошенько высушить. А когда он совсем высохнет и станет твердым, тогда его молотком разомнут — он сделается мягкий, как шелковый. Попадет на него искра — он сразу затлеет. Приложишь к трубке — и табак загорается.
— А это тоже долго делалось?
— Прежде все долго делалось. Это теперь человек может за один час бог знает в какую даль поездом доехать, а тогда только пешком ходили. Я вот однажды шел так в Вену…
Вдруг из комнаты донесся странный плач.
— Ага, братец о себе весть подает! — засмеялся дедушка.
Бобеш сорвался с места и побежал в комнату. Мать полулежала на постели, бабушка поправляла ей перины, чтобы поудобнее было. Мать показалась Бобешу совсем не похожей на себя: лицо у нее было бледное, глаза стали больше, темнее и блестели ярче, чем всегда.
Бобеш оторопел. Ему вспомнилось, что вот так же выглядел отец, когда его придавило деревом. Испугавшись за мать, он бросился к ней и хотел забраться на постель. Но отец успел подхватить его на руки. И тут Бобеш увидел нечто такое, чего никогда не видел, но смутно, очень смутно помнил. Пожалуй, даже не столько помнил — скорее всего, ему показалось, что он и сам когда-то так делал. Маленький братец лежал у матери на коленях и сосал ее грудь. У Бобеша мелькнула мысль: «Кто же этому научил братца?»
Наконец и мать обратила внимание на Бобеша, когда отец поднес его к постели.
— То-то удивляешься, да?
— Знаешь, мама, на кого ты сейчас похожа? — спросил вдруг Бобеш, и у него даже глаза заблестели. — Помнишь, у крестного над постелью висела большая картина?
— Какая картина?
— Ну та, на которой нарисована мама с маленьким ребеночком, и ребеночек вот так же сос… — Бобеш хотел сказать «сосал», но решил, что так говорят только о телятах и козлятах. Поэтому он запнулся и замахал рукой: — Ну, вот так же делал… Помнишь, над той мамой стоит папа, он опирается на большой такой топор. Там еще и коровки нарисованы. Крестный мне говорил, что эта картина называется «Святое семейство».
Мать покраснела и сказала:
— Выдумщик ты! И что только тебе в голову не придет!
— Ишь, как он все примечает! — сказал дедушка.
Отец молча улыбался.
— А ты знаешь, Бобеш, что к нам в воскресенье крестный поездом приедет? — спросил дедушка.
