Маленький ансамбль - [5]

Шрифт
Интервал


ПАУК


У меня есть родной брат, один-единственный старший брат. Мы с ним были еще маленькие, когда наши родители разошлись и, поделив детей, разъехались. Я, как младшая, досталась матери, а брат — отцу, и вскоре отец, взяв сына, уехал во Францию. Первое время брат часто присылал нам письма и фотографии, а потом стал писать все реже и реже, а мать плакала по ночам и говорила:

— Вырастешь большая, выйдешь замуж, если повторишь мою судьбу, не отдавай детей мужу.

Так мы росли врозь, не переставая любить друг друга и надеяться на встречу. Когда началась война во Франции, мы получили от брата письмо, что он сражается в Сопротивлении... Потом началась война у нас, и мы потеряли его след.

Отгремела война, мы ничего не знали о нем. На наши письма ответа не приходило.

Однажды, увидев на стене паука, я, сложив газету, хотела его смахнуть.

— Не трогай, — сказала мать. — Пауки приносят хорошие известия, пусть живет. Тебе-то что?

Я посмеялась, но послушалась, и паук полез дальше плести свою паутину, не подозревая, что его жизнь только что висела на волоске.

На другой день в сквере на лавочке, где я ждала открытия магазина, около меня сидела пожилая женщина в пенсне. Она достала из сумки французский журнал и, сказав: «Господи, как тут хорошо»,— углубилась в чтение. В ее открытой сумке лежала книжка, тоже на французском языке — «Семья Тибо».

«Может, кто-нибудь из ее семьи живет в Париже,— подумала я, может быть, сын, возможно, он знает моего брата, и если спросить ее об этом, она скажет: «Душечка, они же вместе работают!»

В это время с куста, около которого стояла наша скамейка, мне на плечо стал спускаться паук; осторожно потрогав мое плечо лапкой, оттолкнувшись от него, опустился на пикейный воротничок моей соседки.

— На вас сел паук, — сказала я.

— Где? — вскрикнула женщина, зажмурившись. — Я их ужасно боюсь!

Я осторожно зажала паука в кулаке.

— У вас нет сына в Париже?

— Нет... — сказала она,— он в Москве, в университете преподает. Он может вас укусить!

Я разжала кулак. Паук, хромая, пополз.

— Вы верите в пауков? — спросила меня женщина.

— Нет, я верю только в людей.

— А почему вы меня про Париж спросили?

Я рассказала ей про разлуку с братом и надежду на встречу с ним... А она рассказала мне, что у ее сына на факультете есть студент-француз, что свет не без добрых людей, и что, если только брат жив, его можно найти. Мы обменялись телефонами, я написала ей краткие сведения о брате. Вечером, придя домой, я застала мать в отличном настроении.

— Ты, конечно, будешь надо мной смеяться, — сказала мать, — напишешь про меня дурацкий рассказ, но я уверена, что скоро мы получим известие из Франции. Я специально для тебя посадила его в коробку... — И она осторожно приоткрыла крышку «Казбека», из которой на меня сердито смотрел паук.

Прошел месяц. Меня позвали к телефону. Взволнованный старческий голос почти кричал в телефон: «Душенька! Ваш брат нашелся. Ученик моего сына написал о вашем брате родным в Париж, а те дали объявление в русской газете, и ваш брат уже был в редакции; я так за вас рада. Теперь ждите письма ...»

Мы стали ждать... И дождались! И письма, и фотографии! На фото — брат, его жена-француженка. Ее зовут Соланж. И дети. Они нам очень нравятся. Мать находит, что младшая девочка похожа на меня, а старшая — на Жанну д'Арк.

Нет, я по-прежнему не верю в приметы, я верю только в людей, но теперь, когда при мне кто-нибудь хочет раздавить паука, я говорю: «А зачем давить, пусть живет. Вам-то что?»


СЕРДЦЕ


В раннем детстве, разрезав себе палец, я, заплакав, побежала к матери. Она, присев на корточки, подула мне на ранку. Так я узнала, что, если болит, нужно, чтоб подули на ранку, пожалели, и все пройдет.

Потом я несла ей другие свои раны — она не всегда могла мне их залечить, но у нее всегда болело за меня сердце, и мне становилось легче ...

Недавно я сидела в приемной одного учреждения, Люди, ожидавшие своей очереди, сосредоточенно молчали, впиваясь взглядом в выходившего из кабинета, стараясь догадаться ... подули ли ему там на ранку.

Подошла моя очередь, и я перешагнула порог кабинета. За большим письменным столом сидел крупный мужчина со светлыми равнодушными глазами. Выслушав меня, он отказал мне. Не дав совета и не пообещав помочь в будущем, снял телефонную трубку, дав понять, что разговор окончен.

Я вышла в приемную. Меня встретили штыками глаз, и я не смогла пройти через этот вопрошающий строй с непроницаемым выражением лица, а взявшись за ручку двери, я обернулась к ним и, улыбнувшись, сказала: «Желаю и вам удачи!» И все ответили мне улыбкой, кто-то глубоко и облегченно вздохнул.

Я вышла на улицу. Шел снег, его мягкие хлопья одинаково ласково ложились на плечи всех прохожих, на голову задумчивого Пушкина, на корзину живых цветов у его ног. Я шла и думала о человеке с равнодушными глазами — ведь и он был маленьким, и он нуждался в помощи! Зачем он забыл, как хорошо, когда подуют на ранку, помогут или даже только хотят помочь ...


ПОЧТАЛЬОНКА ЛИЗА


Когда началась война и актеров стали посылать с концертами на фронт, я стала мечтать о такой поездке. Фантазия рисовала мне одну картину романтичнее другой: мне представлялось, что мы будем выступать под свист пуль и разрыв снарядов, что после кон¬церта актеры вместе с санитарами будут переносить и забинтовывать раненых... Что меня ранят во время выступления слегка, но я, истекая кровью, не уйду со сцены, что в меня влюбится седеющий командир и, очень может быть, придется попартизанить.


Рекомендуем почитать

Артигас

Книга посвящена национальному герою Уругвая, одному из руководителей Войны за независимость испанских колоний в Южной Америке, Хосе Артигасу (1764–1850).


Хроника воздушной войны: Стратегия и тактика, 1939–1945

Труд журналиста-международника А.Алябьева - не только история Второй мировой войны, но и экскурс в историю развития военной авиации за этот период. Автор привлекает огромный документальный материал: официальные сообщения правительств, информационных агентств, радио и прессы, предоставляя возможность сравнить точку зрения воюющих сторон на одни и те же события. Приводит выдержки из приказов, инструкций, дневников и воспоминаний офицеров командного состава и пилотов, выполнивших боевые задания.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.