Маленькие труженики леса - [26]
Умирающий муравей не отдается спокойно во власть своих жестоких сожителей, а всеми силами до самой последней минуты сопротивляется.
Разглядывая в лупу муравьев, я заметил такого несчастного. Его усики были недвижимы, голова подогнулась к груди, будто притянутая конвульсией, передние ноги парализованы. Но средние и задние ноги вздрагивали, и острые коготки цеплялись за все окружающее. Около умирающего собрались муравьи. Особенно настойчиво крутится один. Он хватал гибнущего то за один, то за другой усик и, упираясь изо всех сил ногами, тянул ношу к входу. Сил у муравья-носильщика явно не хватало, острые коготки умирающего крепко цеплялись за едва прикрытую палочками корневую лапу сосны. Муравей-носильщик суетился, отползал в сторону, подзывая помощников. Они подбегали, но едва обратив внимание на умирающего, шли своим путем, будто был недосуг. Другие внимательно его ощупывали усиками, но тоже отправлялись дальше. Третьи пытались тащить каждый по-своему: за усик, за челюсти, но ничего не получалось.
Пора бы, казалось, оставить в покое беднягу, но упрямство и настойчивость зазывалы были неистощимы, и нашелся ловкий муравей. Схватил умирающего за задние ноги, поволок к муравейнику. Правда, успех был недолгим. Снова ноги зацепились коготками за корень сосны, и опять задержка. Зазывала отстал, рассеялись любопытные. Но муравей не бросил своей сопротивляющейся ноши. Он забегал вокруг, схватил за одну ногу, другую, третью — не помогло, и сам стал зазывалой.
И опять нашелся умелец. Подбежал, примерился, схватил челюстями за талию, поднял ношу вверх ногами и потащил теперь уже без помех.
В большом муравьином обществе царит закон строжайшей экономии: ничто, пригодное для питания, не должно пропадать.
Раненый. Муравей волочит раненого товарища. У пострадавшего одна нога оторвана, другая скрючена, парализована ядом. Неподвижны и усики. Где-то муравей вступил в неравный бой, и вот теперь кончены дни его жизни.
На муравейнике носильщика окружают. С каким любопытством они ощупывают раненого, как трудно из-за этого пробираться носильщику сквозь толпу зевак. Путь до ближайшего входа тянется долго. Да и там, внутри муравейника, где раненый будет съеден, путь, по-видимому, тоже не будет коротким.
А вокруг кипит жизнь: пробудившиеся после ночной прохлады муравьи переносят в верхние камеры белых куколок, в лесу неумолчно поют птицы, раскрываются цветы и по синему небу плывут спокойные белые облака.
Дорожное происшествие. В березовых лесах Бийской степи как-то выдалось особенно дождливое лето, и травы выросли высокие и ароматные. Из-за них трудно было найти муравейники.
Тогда и пришла простая догадка: искать муравейники по дорожкам к тлям на белых стволах берез. Вблизи таких деревьев должны найтись и жилища муравьев.
Таким способом мы нашли муравейник совсем рядом с биваком, и скоро от палатки по густой траве протоптали к нему тропинку. А когда вокруг муравейника срезали траву, чтобы легче было вести за ним наблюдение, и солнце обогрело его, на поверхность конуса вышли чуть ли не все жители муравейника. Но как они возбуждены! Целыми толпами накинулись на ноги. Разве высидишь спокойно у такого муравейника!
Через несколько дней в одном месте тропинки, проложенной нами к муравейнику, собралось много муравьев. Было их несколько тысяч. Почему сюда их столько сбежалось?
От муравейника к березам с тлями в густой траве шла торная дорога. Ее пересекала наша тропинка. На скрещении муравьиной и нашей дорог оказались пострадавшие, раздавленные муравьи. Толпа муравьев в недоумении ползала около погибающих товарищей.
Пришлось нам установить строгие правила «тропиночного» движения и соблюдать особую осторожность на перекрестке.
«Мертвая зона». Когда-то, быть может, несколько тысячелетий тому назад здесь были голые пески, и ветер, гуляя по дюнам, рисовал на их поверхности тончайший узор ряби. Потом климат изменился, стало влажнее, и песками завладел лес. Вот только на одной, почти круглой площади около двух километров в диаметре, не выросли деревья, и она, окаймленная синей полоской темного бора, осталась пустой. Пески покрылись зелеными травами, низкими и редкими, да в ложбинках появились коренастые сосенки.
После темного густого бора на полянке чудится степное раздолье. Нет здесь ни комаров, ни слепней, нет и человека. Кажется никому не нужной эта большая поляна. Но и здесь жизнь идет своими путями, и поверхность почвы пестрит от множества светлых пятнышек. Кое-где пятнышки похожи на крошечную модель вулкана. Маленькие кратеры будто необитаемы, но стоит посидеть, не шевелясь, как в отверстии появляются несколько пар шустрых усиков, за ними блестящие черные головки и, наконец, сами небольшие, юркие, черные, блестящие формики-пицеа. Теперь уже не трудно заметить, что большинство из них занято строительством подземных галерей: в челюстях они выносят на поверхность песчинки. Некоторые бродят среди скудной растительности в поисках пищи.
Блестящих формик здесь много. Вся большая поляна занята фактически одной громадной колонией из многих миллионов гнезд.
Каким-то чудом сюда попал прекрасный степной астрагал и крупными фиолетовыми цветами разукрасил унылую мертвую поляну. Около астрагала я вижу кучку рыжих муравьев. Они ведут себя как-то странно, топчутся на одном месте и, завидев меня, рассыпаются во все стороны. Я терпеливо жду.
