Маленькие подлости - [57]

Тельди застегивает запонку сначала на левой манжете, потом на правом (что гораздо труднее) и вспоминает зеленые строчки, похожие на стайку попугайчиков, сидящих на проводах. В последнем письме попугайчики оказались более разговорчивыми, нежели в предыдущих: «Вы и я знаем, что произошло в 1976 году». Тельди убежден: даже если попугайчики будут клясться, что чирикают правду, одну только правду и ничего, кроме правды, публика все равно не поверит, будто он совершил страшный грех, предоставив лейтенанту Минелли авиетку[65] без лишних вопросов. «В конце концов что тут такого? – размышляет Тельди. – Да ничего! Поэтому для пущей ясности следует слегка притушить правду, например, обозвать „участием в грязной войне“ то, чем я занимался в то время». Пусть это не соответствует действительности, но где-то очень близко к ней. Так всегда бывает: между фактом и его интерпретацией существует мелкая деталь, крошечный нюанс, весьма ценный для шантажиста. «Берегитесь, Тельди, помните: мне не составит труда передать вашу историю журналистам, – говорилось в последнем письме, – задумайтесь об этом; писать больше не собираюсь, предполагаю наладить с вами непосредственный контакт, совместными усилиями мы быстрее устраним наше маленькое… недоразумение. Может быть, я позвоню вам по телефону, а может…» Здесь зеленые буквы опять становились неразборчивыми, но Тельди догадывается о планах шантажиста. «Нет сомнений, – думает он, – автор письма приперся ко мне в дом. Он уже рядом. Никогда в жизни я не сталкивался с подобной дерзостью, да как он посмел?!»

Эрнесто Тельди надевает пиджак. «Посмел, – констатирует он, – потому что считает себя в безопасности. Он думает, я его не узнал, и выжидает подходящий момент, чтобы запугать меня и приступить к вымогательству. Самое худшее – придется ему заплатить, и столько, сколько потребует, отдать любую сумму, лишь бы избавиться от проклятой пиявки. – Эрнесто одергивает пиджак, готовясь к выходу. – Ладно, решу после ужина, сколько заплатить. Так или иначе, жизнь продолжается, есть другие дела, требующие внимания; к счастью, деньги могут многое, например, избавлять от присосавшихся пиявок».

Он подходит к двери, протягивает руку, и серебряная запонка-шпора задевает округлую ручку, едва уловимый звон останавливает его, как сигнал тревоги. Бизнесмену приходит в голову, что он сделал ошибочный вывод, что деньги не решат проблему: от подкормки пиявка становится лишь толще и прожорливее. Надо же, всю жизнь мечтать о приличной репутации, неимоверным трудом добиться ее и за секунду потерять! «Пиявка только тогда безвредна, когда мертва», – думает Тельди и удивляется себе. Он всегда был сторонником эффективных, но деликатных, мирных методов решения проблем, значит, бывают случаи…

– Что лучше: ублажать шантажиста деньгами (а у меня их достаточно, чтобы выдержать это кровопускание) или найти способ избавиться от него? – Вопрос будет преследовать Эрнесто Тельди на протяжении всего званого вечера.

Серафин Тоус, пребывая в аналогичной тревоге, на свой лад искал средство избавиться от Нестора. Он страстно молил о чуде, но не колдовском заговоре мадам Лонгстаф или ее предшественниц – пресловутых ведьм из бирнамского леса. Нет, Серафин причитал вроде нас с вами в опасных обстоятельствах. «О, если бы существовала такая волшебная кнопка, – маялся безобидный кабальеро, – нажал ее – щелк! – и этот гад исчез! О, если бы была такая герметичная камера: запер его там, как микроб в холодильнике, как больного заразой – в лепрозории, и… успокоился…»

Серафин Тоус, почтенный седовласый магистрат[66], подстриженный ежиком, сидит на крышке унитаза, коленки стиснуты, ступни повернуты мысками внутрь, локти уперты в колени, а пальцы переплетены в умоляющем жесте. Как, черт возьми, пережить званый вечер, начинающийся через несколько минут, как притвориться, будто всем доволен? Три, четыре, а может быть, и пять часов на публике, и нужно участвовать в банальной болтовне, улыбаться, убедительно восхищаться коллекцией Эрнесто Тельди, проявлять интерес к комментариям эксцентричных гостей… Короче, проблема заключается в следующем: способен ли он на этот традиционный ритуал в нынешнем плачевном душевном состоянии? Серафин машинально отрывает от рулона туалетной бумаги длинную, как его грустные мысли, ленту и промокает вспотевший лоб.

Но гораздо страшнее то, что будет после банкета. Пережить банкет означает оставить позади наиболее трудное, но не самое худшее. Сомнительно, что за всеми хлопотами Нестор успеет распространить среди присутствующих свои инсинуации, разболтать, например, где и с кем застал однажды уважаемого магистрата Труса. Благодаря званому ужину тайна не выйдет наружу. Но только сегодня. Серафин получит всего-навсего краткую передышку. Теперь этот тип знает его имя и профессию, а также друзей. Когда-нибудь до слуха Тельди – мужа и жены – донесется рассказ повара о странной встрече в клубе «Нуэво-Бачелино». «Реальная опасность возникнет завтра», – решает Серафин. Невозможно точно угадать момент, когда пойдут сплетни – завтра, послезавтра, на следующей неделе… Ему предстоит изощренная пытка неуверенностью и ожиданием, пока в один прекрасный день по ухмылке приятеля или по другим особенностям поведения знакомых он не поймет, что все кончено и его маленькая оплошность, не имевшая никаких последствий, стала достоянием гласности. Коленки Серафина сжимаются сильнее, ноги складываются в безутешную букву «X». Как бездумно люди распространяют сплетни. Чаще судачат из-за тривиальной несдержанности, без злого умысла – вот в чем ирония. Тайное тайных становится явным посреди пустой болтовни в приятной компании: «Хотите, расскажу вам, где я видел на днях нашего уважаемого магистрата Серафина Тоуса? Вы не знаете, что он девочка, гомосек и педераст? Не знаете?» И в ответ на интригующие фразы поднимаются ушки на макушке благодарной аудитории: «Неужели? Ну рассказывай, рассказывай дальше…»