Маленькие пленники Бухенвальда - [8]

Недавно, убегая от каменоломни, Петька потерял одну колодку и почти целый день ходил без нее. Хорошо, что штубендинст, дядя Яша, выручил, отыскал где-то лишнюю колодку. Не греет эта обувь, только что не прямо босыми ногами по снегу ходишь.

«Нелегко нам здесь, — подумал Петька, — а ведь взрослым еще тяжелее. Порцию они получают такую же, как мы. Нам-то ее не хватает, а уж им и подавно».

В восьмом блоке, как и в карантинном лагере, эсэсовец имел привычку будить пленных среди ночи и выгонять босиком, в одних рубашках на улицу. Эти «прогулки» выжимали из них последние силы. Так закоченеют, что, вернувшись на нары, не могут согреться и заснуть.

Измученные, голодные, невыспавшиеся, уходят на каторжную работу…

Вот и малый лагерь, Петькино спасение. Как ни в чем не бывало, он вошел в один из бараков, окинул его быстрым взглядом и понял, что обстановка здесь не в его пользу. Посередине блока штубендинст подметал щеткой пол. В противоположном конце стоял блоковый и подозрительно разглядывал Петьку. Нужно немедленно убираться.

Блоха направился в следующий барак.

Там была сутолока. Заключенные выстроились в длинную, извилистую очередь. Петька сразу понял: идет санитарный осмотр. Это его не очень интересовало. Посмотрев на нары, он быстро вскарабкался наверх и исчез, как в темной пещере. Сразу же лег, набрав под голову соломы. Пусть теперь его ищет «зеленый», ему придется облазить нары во всех бараках.

Значит, еще один день Петька проведет не в каменоломне. Там пленников впрягают в повозки, нагруженные камнем, бьют плетками. Так, наверно, только с рабами обращались в древнем Риме, во времена Спартака.

«Эх, вот бы и здесь такой Спартак появился!»

И вдруг Петька услышал тихий мальчишеский голос, напевающий знакомую песню:

…Над волнами вместе с нами Птица — песня держит путь…

Петькино сердце так и всколыхнулось от радости. Он даже забыл об опасности, о том, что на голос неизвестного певца может прийти «зеленый».

Незнакомый мальчишка, лежащий где-то поблизости, все пел:

И на яхте, на линкоре

Красный вымпел над волной.

Не гулять гостям незваным

По берегам земли родной.

Оторванный от Родины, мальчик слушал эту песню и совсем не задумывался над тем, что слова ее расходятся с действительностью. Незваные гости — немецкие фашисты — давно уже разгуливают по берегам, милым Петькиному сердцу.

Песня все лилась. Блоха решил познакомиться с солистом. Он перебрался на нары пониже и увидел лежащего там мальчишку.

— Чего тебе? — прервав пение, спросил тот недовольно.

— Так просто, — ответил Петька и лег рядом с ним. — Первый раз в Бухенвальде песню слышу. Честное слово. Ты в этом бараке живешь?

— В этом.

У мальчика было серьезное, умное лицо. Петька продолжал:

— А я из большого лагеря. Наш барак — восьмой. Скоро, наверное, и тебя туда переведут, все ребята у нас… Там все равно мы познакомились бы… Тебя как звать?

— Бужу, Митя Бужу.

— Бужу? Это фамилия такая? Никогда не слыхивал. Смешно даже. Бужу… А кого будишь — и неизвестно.

Мальчик рассмеялся. — А у тебя какая фамилия?

Петька смутился:

— Да, знаешь, можно и без фамилии жить, я из детдома… А зовут меня Петька Блоха.

— Это, значит, и есть твоя фамилия. Вот такой уж я никогда не встречал. Но зато знаю песню про блоху. Хочешь спою?

— Что это за песня такая?..

Митя запел:

Жил — был король когда-то,

При нем блоха жила.

Милей родного брата

Она ему была. Блоха?

Ха — ха — ха— ха!..

— Вот и все, — сказал певец. — Дальше я забыл. Всего два раза пластинку слышал, разве запомнишь. В общем, блоха жила — жила, потом стала всех кусать. Житья не стало придворным.

— Ну и правильно! — сказал Петька. — Хорошая песня!

Часа три он провел со своим новым другом. Теперь опасность встречи с «зеленым» миновала, и Петька отправился в восьмой блок.

Штубендинст Яков Семенович, или просто дядя Яша, только что закончил уборку флигеля. Петька подошел к бараку и осторожно открыл дверь. Не налететь бы на эсэсовца… Это грозит поркой перед всем лагерем на аппель-плаце[8] или сожжением в крематории.

— Дядя Яша, это я.

— Вижу, вижу, — ласково ответил тот. — Проходи в спальню, спрячься под нары. Я сейчас…

Яков Семенович Гофтман, а по-лагерному Никифоров, был человеком среднего роста, лет тридцати, такой же худой, как все пленники. Только благодаря находчивости Яков Семенович избежал гибели в этом страшном месте. Он обманул бдительных гестаповцев и эсэсовцев, взяв себе русскую фамилию. По национальности он был еврей. Не удайся этот святой обман, давно уже был бы сожжен в крематории Яков Гофтман, известный артист цирка, любимец публики.

Во флигеле, где постоянно дежурил Яков Семенович, было около ста пятидесяти русских детей, от семи до пятнадцати лет. По характеру они были самые различные: тихие, непоседливые, отчаянные, даже буйные. Они стоили штубендинсту больших хлопот, постоянного надзора. Но он любил детей и умел их воспитывать.

С первого же дня знакомства с Петькой Яков Семенович проникся любовью к этому бойкому двенадцатилетнему мальчугану, у которого были озорные, с лукавинкой и какие-то чистые, наивные глаза. Вообще у Петьки было симпатичное, располагающее лицо. Нос и верхняя губа слегка вздернуты… Это придавало ему задорный, задиристый вид.