Маленькие и злые - [31]

*

Ученицы не явились на утренние занятия. Их комнаты были закрыты наглухо.

Учитель сидел один в классной комнате, мучаясь головной болью после страшной бессонной ночи. Кроме физического недуга, его мучили мысли о том, что делать дальше. Понятно, что оставаться в поместье больше нельзя, надо убираться и поскорее. К черту, сейчас же бежать отсюда! Пешком добраться до Березы-Картузской или Брест-Литовска, дорогу он примерно помнил, и плевать, сколько на это уйдет времени. Если выйдет сейчас и не утонет по дороге в болоте, к вечеру, может, и выберется к людям. В городе пойдет в полицию и скажет… что? В имении Ялины творится какая-то чертовщина? Генерала Томаша Пекося, его семью и слуг взяли в заложники… кто? Сумасшедший богач с женой? Сатанисты? Ожившие куклы? После такого заявления его самого могут отправить в желтый дом. Хотя плевать! Терять ему нечего, а полицейские, проверив усадьбу, сами все увидят. Должны увидеть…

Погруженный в мысли, готовый к бегству, учитель не сразу расслышал тихую музыку. Он поднял голову, прислушиваясь. Простая, но въедливая мелодия, исполняемая, похоже, на клавесине, но с примесью флейты и струнных. На ум пришли ярмарочные шарманщики.

Учитель встал и вышел на коридор, где музыка слышалась отчетливее. Пошел на звук, который привел его к дверям той самой комнаты, где он стоял накануне ночью, наблюдая за женщиной в кресле-качалке и ее супругом. Теперь дверь была распахнута настежь, в комнате стоял приятный глазу полумрак, в основном благодаря тяжелым бордовым занавескам, плотно запахнутым на окнах. Песецкий ступил за порог и приблизился к источнику шума.

На массивном деревянном столе стояла конструкция, которую учитель поначалу принял за большой кукольный дом, но, присмотревшись, понял, что это скорее театральная сцена. На ней дергались, двигались и плясали маленькие куклы, ростом с человеческий палец. Сменяя друг друга, они разыгрывали сценки: рыцари сражались на мечах, короли травили и кололи друг друга кинжалами, сменяя соперников на троне. Женщины соблазняли мужчин, которые, скидывая кожу, превращались в чертей и волков. Куколки собирались в толпу, сквозь которую ехал на черной лошади скелет во фраке и высоком цилиндре. Куклы совокуплялись, срывая друг с друга одежду, и справляли некие религиозные ритуалы, стоя на коленях перед идолами, покрытыми неразборчивыми письменами. От этих обрядов веяло чем-то неправильным, скверным. Учитель был не слишком набожным человеком, но для увиденного лучше всего подходило слово «грех». Все кукольное представление было греховным, грязным. Гораздо хуже, чем неприличные мысли и желания, которые сам Песецкий питал к молоденьким монашкам, будучи учеником воскресной школы.

Музыка продолжала играть, порожденная скрытыми механизмами. Звуки отдавались в голове, заглушая мысли. Куклы все плясали, дрались и молились. Песецкий не мог понять, что именно приводило их в движение, он не видел ни нитей, тянущихся к марионеткам, ни других устройств, не говоря уже о кукловодах. Словно пляшущие перед ним малыши были и правда живыми.

— Что, пан учитель, — прозвучал за спиной незнакомый голос, — вам понравились мои куколки?

Песецкий подпрыгнул от неожиданности и резко развернулся. Он был настолько поглощен представлением, что даже не удосужился посмотреть, есть ли в комнате еще кто-то или что-то.

В большом кожаном кресле (первой мыслью Песецкого было «алтарь») у дальней стены сидела тощая женщина в черном платье. Узкая, угловатая и плоская фигура. Без сомнения, за этой женщиной он наблюдал накануне ночью. Теперь, в свете осеннего дня, льющегося из окон, он снова видел только нижнюю часть ее лица, тонкий подбородок и большой рот с бледными бескровными губами. Глаза, нос и скулы женщины были закрыты от взора учителя черной вуалью.

Вокруг незнакомки сидели куклы, повернув к ней маленькие личики. Будто ловили каждое ее движение, слово или взгляд, скрытый тканью вуали. Среди кукол, завалившись на бок на низком диванчике, полулежал Чеслав Батлейщик, вытянув перед собой руки, отвернув голову, уставившись в потолок пустыми немигающими глазами.

— Мой супруг отдыхает. — Женщина перехватила взгляд учителя. — Он устал.

Голос ее был хриплым, тихим, но как будто знакомым, словно уже слышанным ранее. Учителя осенило: это хриплое карканье, выдаваемое за смех, он слышал, когда стал свидетелем странной и пугающей сцены с Батлейщиком и голыми супругами Пекосями. Женщина была в той комнате, в темноте.

— Не обращайте внимания на мой голос, пан учитель. Я редко говорю… — она помолчала и тихо добавила: — сама.

В эту же секунду Батлейщик повернул голову и резко сел на диване, выпрямившись.

— Мой супруг скажет за меня, — пролепетал он, — он у меня молодец. Мое лучшее творение, идеальное.

Когда карлик говорил, уголок рта женщины двигался. Руки чревовещательницы были заняты работой, только сейчас Песецкий заметил, что она вяжет что-то бесформенное и объемное, ловко орудуя длинными костяными спицами. Ее тонкие кисти порхали в воздухе, будто плясали, не давая оценить ни длину пальцев и ногтей, ни даже их количество.