Маленькая женская хитрость - [53]

Старик, явно заинтересованный коллекцией, перешел к следующему экземпляру. Это была лиана, выбросившая еще одно соцветие.

— А это что, Матвей Федорович? — спросил Борщ.

— Не знаю, — задумчиво протянул тот. — Впервые вижу.

Он рассматривал растение и так, и эдак. Все ждали. Потом, решившись, старик отщипнул кусочек плотного глянцевого листа, осторожно помял и понюхал.

— Я так и знал! — воскликнул он. — Это малазийский сумах! Он бывает в виде кустарника и, очень редко, в виде лианы. — Матвей Федорович повернулся к Борщу. — Да, это очень ядовитое растение, но у него есть одно отличительное свойство — у малазийского сумаха ядовиты только цветки, тогда как у сумаха обыкновенного — все растение! Интересно, что для того, чтобы отравить человека таким цветком, нужна всего лишь капелька сока.

Старик выглядел очень довольным.

— Спасибо, мы все слышали. И все записали, — проговорил милиционер, заходя в комнату. За ним вошли еще двое мужчин в форме. Полканавт не проронила ни звука — она была сломлена и раздавлена, глаза горели ненавистью. Эмма Никитична вскинула голову и едва слышно вздохнула.

— Так что скифский городок отойдет под охрану государства, — строго обратился к ней Барщевский. — А вы, молодые люди, — обратился он к милиционерам, — следите, чтобы дражайшая Эмма Никитична не жевала никаких растений, последствия могут быть непредсказуемыми.

— Ничего, если она захочет, мы ей в камеру сена принесем, — пробормотал молоденький лейтенант, выводя Полканавт из комнаты.

— Поздравляю! Поздравляю вас, дети мои! — выла Татьяна Тимофеевна, обнимая то лежащую дочь, то будущего зятя. — Наташенька, солнышко мое, доченька ненаглядная, как я счастлива!

Из маленьких, вдавленных в широкое лицо глаз Татьяны Тимофеевны капали большие сверкающие слезы.

«Невероятно. Моя мать искренне плачет. Какие чудеса!» — думала Наташа, держа за руку Сергея и все еще не веря, что у нее начинается новая жизнь, гораздо более счастливая, чем раньше.

— Вот уж никогда не думала, что моя Наташка, дура набитая, каланча сутулая, кому-то понравится… Ах, как это прекрасно, — прошептала Татьяна Тимофеевна и высморкалась.

Наташа сильно, до самых ушей, покраснела, а Сергей вдруг рассмеялся, он хохотал и не мог остановиться.

— Я люблю тебя. И я рад, что любовь зла, — сказал он невесте и провел рукой по ее светлым волосам.

— А все же почему Эмма Никитична тоже отравилась? Случайно? Схватила кусок колбасы немытыми руками? — спросила Марья Марковна, глядя на Барщевского с глубоким уважением.

— Для отвода глаз, конечно. И действительно, ее никто не подозревал. Меня интересует сейчас другой вопрос: как она все слышала? — проговорил Барщевский. Он сел на место Эммы Никитичны и задумался. До дверей было довольно далеко, до Алиной комнаты — тем более.

— Алиса, — позвал он подругу, — пойди в свой кабинет, скажи что-нибудь.

— Хорошо, — ответила девушка, выходя в коридор.

Она зашла в свой кабинет, еще более пыльный и захламленный, чем обычно, закрыла дверь, по привычке взглянула на стол, проверяя, не принесли ли ей пару новых статей, потом вспомнила, что ее только что уволили, и вздохнула.

— Ку-ку, — сказала она вполголоса и снова побежала к Борщу.

Борщ весь лучился от удовольствия. Он сидел на стуле Эммы Никитичны, вытянув длинные ноги, и улыбался.

— Ку-ку, — поприветствовал он Алю. — Еще поиграем?

— Что, у меня в кабинете «жучок»? Полканавт у нас еще и инженерный гений, а не только талантливый ботаник? — спросила девушка, с подозрением глядя на Александра.

— Нет, все гораздо проще.

Борщ встал и начал отодвигать стоящий за спиной Полканавт шкаф. Он подвинул его сантиметров на двадцать, и в стене обнаружилась небольшая ниша.

— Благодаря Леопольду Кирилловичу здание последние пятьдесят лет не ремонтировалось. Да какие пятьдесят, почти восемьдесят лет — сначала вполне хватало того ремонта, что остался от прежних хозяев, то есть моих дедушки с бабушкой, а потом директор, прознавший, что в доме осталось кое-что ценное, категорически возражал против ремонта, боясь, и не без оснований, что в ходе работ это ценное будет обнаружено без него.

Директор понуро опустил голову.

— Выше нос, Леопольд Кириллович, — сказал ему Борщ, — зато теперь у вас в кабинете висит роскошная хрустальная люстра ценою в пять тысяч долларов и два светильника по тысяче каждый. Можете считать это прощальным подарком от моей мамы, она теперь будет отдыхать на пенсии и помогать нянчить мою племянницу, дочь младшей сестры, которой только-только исполнилось три месяца.

Директор вытащил калькулятор, что-то посчитал, сложил пять тысяч с двумя и слегка приободрился.

— Так вот, дом не ремонтировался, а подслушивать интимные разговоры близких люди любили во все времена. Эта ниша — на самом деле не ниша, а слуховой ход, ведущий в расположенную рядом комнату Али. Я уверен, что если мы отодвинем шкаф в Алиной комнате, то найдем другую такую нишу.

— Она там есть! Но поменьше. Я однажды отодвигала шкаф, у меня карты свалились.

— Ага. Они разного размера, поэтому тебе ничего из комнаты Полканавт слышно не было, а от тебя — просто идеально.

— Интересно, почему я ничего не слышала? — задумчиво спросила Зульфия. — Я же все время тут была, в этой комнате.