Маленькая повесть о большом композиторе, или Джоаккино Россини - [37]

». Может быть, именно поэтому он мог бросить работу в самом разгаре ради дружеской пирушки? А друзья, как мы видим, у Джоаккино были везде, иначе просто невозможно при его характере. Так случилось и в Риме. Прочная интимная дружба связывала Россини с одним из импресарио театра «Балле» – Пьетро Картони. Как раз тогда у Картони родилась дочка. И 2 февраля наш маэстро крестил ее. Это за 18-то дней до премьеры «Севильского цирюльника», когда еще не была готова партитура! Зато этот поступок не будет забыт благодарным другом, и Россини всегда будет желанным гостем в его доме.

Репетиции начались до окончания оперы целиком. Герцог-импресарио часто присутствовал на них. Утром 6 февраля все было как обычно. А ночью неожиданно случилось несчастье: Сфорца-Чезарини умер, задохнувшись от жесточайшей судороги. Герцогу исполнилось всего 44 года! Ужасное происшествие! Но дела театра не рухнули. Ими занялся секретарь дома герцогов Сфорца-Чезарини Никола Ратти, управляя в интересах вдовы и детей герцога. И 20 февраля 1816 года премьера «Севильского цирюльника» все-таки состоялась.

В тот день, казалось, все было, как всегда перед премьерой: заметное движение у касс театра, обычное волнение авторов и исполнителей. Даже погода в тот день стояла обычная для этого времени года: теплая итальянская зима уступчиво сдавала свои позиции наступающей весне, в воздухе уже носились пьянящие весенние ароматы. Толки о дерзости юнца Россини, посмевшего соперничать с самим маэстро Паизиелло, не умолкавшие вот уже более месяца, всколыхнулись с новой силой. Чтобы хоть как-то смягчить ожидаемые враждебные выпады со стороны своих недругов, а также приверженцев Паизиелло, Россини вместе с либреттистом Стербини решил сочинить «Обращение к публике», поместив его перед либретто:

«Комедия синьора Бомарше, называющаяся «Севильский цирюльник, или Тщетная предосторожность», ставится в Риме переработанной в комическую оперу под названием «Альмавива, или Тщетная предосторожность». Переименование обусловлено чувством уважения и почтения, которое испытывает автор музыки к знаменитому Паизиелло, уже использовавшему этот сюжет под первоначальным названием. Призванный взять на себя то же трудное задание, синьор маэстро Джоаккино Россини, дабы не заслужить упрека в дерзких помыслах соперничать с бессмертным предшественником, специально потребовал, чтобы «Севильский цирюльник» был снабжен совершенно заново написанными стихами и чтобы к нему были добавлены многие новые сцены для музыкальных номеров, которые вместе с тем отвечали бы современным театральным запросам, столь изменившимся с того времени, когда писал свою музыку прославленный Паизиелло.

Некоторые другие различия между построением предлагаемой оперы и французской комедией, помимо указанных, возникли из-за необходимости ввести в данное произведение хоры, как потому, что это диктуется современными обычаями, так и для того, чтобы в театре таких больших размеров музыка произвела должное впечатление. Почтенная публика уведомляется обо всем этом в оправдание автора новой оперы, который без стечения столь важных обстоятельств не осмелился бы ввести ни одного самого малого изменения во французскую пьесу, уже освященную одобрением в театрах всей Европы».

Россини надеялся, что эти почтительные комплименты и поклоны в сторону столь любимого римлянами Джованни Паизиелло и прославленного французского комедиографа Бомарше, его объяснение специфики современного оперного театра расположат придирчивую публику к его новому творению. Кстати, и либретто Стербини оказалось более удачным, сценичным и интересным, чем то, что было в распоряжении у Паизиелло. Надо отдать должное молодому поэту, ведь тот во всем советовался с Россини. Поэтому и получилось в результате такое органичное слияние музыки и поэзии. Но что может остановить людей, которые пришли в театр с намерением провалить оперу? А в вечер премьеры «Севильского цирюльника» таких набралось немало. Это были и яростные и ревнивые приверженцы Паизиелло, и враги Россини, и просто нанятые ими клакеры. К лагерю недоброжелателей прибавился и второй импресарио театра «Балле» – Винченцо де Сантис. Еще на открытии зимнего сезона в театре «Арджентина», когда давалась «Итальянка в Алжире», он сделал все, чтобы спектакль провалился. Впрочем, здесь, вероятно, говорила не столько неприязнь к самому Россини, сколько зависть к знатному и влиятельному импресарио (Сфорца-Чезарини) и его театру. Во всяком случае, в вечер премьеры новой россиниевской оперы он вместе со своими прихлебателями был в зале.

И вот зазвучала увертюра… Ба, очаровательные, но уже нам знакомые звуки! Конечно, эта музыка уже звучала и перед «Аврелианом в Пальмире», и перед «Елизаветой, королевой Английской». Однако римляне, не бывшие на спектаклях в Милане и Неаполе, ничего не заметили. А Стендаль даже писал, что увертюра отлично передает настроение веселых приключений оперы. Но каковы же перемещения этой музыки! Она звучала и перед серьезной оперой, и перед полусерьезной, а теперь – перед комической! Впрочем, неудивительно. Ведь для Россини важно передать общее настроение интриг, приключений, нежной искренней любви.