Маленькая повесть о большом композиторе, или Джоаккино Россини - [12]

Когда трепещущий Джоаккино впервые вошел в класс знаменитого падре, его восхищенному взгляду предстал очень спокойный человек в одежде священника. В те времена Станислао Маттеи было 57 лет. Глубоко посаженные внимательные глаза говорили о его проницательности. Падре начинал лысеть, и от этого его высокий лоб казался еще больше. Редкие, с проседью волосы, довольно беспорядочно торчавшие из-под шапочки священника, придавали его строгому виду беззащитность. Падре Маттеи сразу вызывал симпатию и глубокое уважение.

Начало занятий повергло бедного Россини в ужас! Какое количество ошибок он делает! И ни одна не могла укрыться от пристального взора учителя! Впоследствии знаменитый маэстро вспоминал: «…В первые месяцы я был не в состоянии что-либо написать; я трепетал перед каждой басовой нотой, каждый средний голос приводил меня в содрогание». Робкий ученик представлял на суд строгого учителя сделанное задание. И острое перо хищно набрасывалось на ошибки, где бы они ни спрятались, скрупулезно «выковыривая» их отовсюду. И тут же давало вариант правильного решения. «Это нехорошо, – спокойно звучал его мягкий голос. – Вот как надо писать». И обескураженный своими ошибками Джоаккино впивался глазами в исправления учителя. Россини скоро понял и оценил всю огромную пользу этих занятий. «Он был превосходен, – вспоминал маэстро, – когда держал перо в руках: его поправки были в высшей степени поучительными».

Однако методика этого педагога несла в себе и недостатки. Падре «был ужасно молчалив, и приходилось почти силой вырывать У него каждое устное объяснение (…)» Но такому пытливому ученику, как Россини, это принесло даже пользу. Юноша начинает самостоятельно знакомиться с немецкой классикой, уже не просто восхищаясь ею, как это было в доме каноника Малерби, а внимательно изучая партитуры Гайдна и Моцарта, ища в них ответы на свои вопросы. И вот тут пришло увлечение, поглотившее все мысли Джоаккино. Простая и ясная, такая сложная в своей простоте, музыка австрийских композиторов открыла юноше новый мир сочетаний звуков и их последований. Стремление узнать, воспринять и творчески использовать постигнутое было необычайно сильным у Россини. Теоретическое познание классических образцов было необходимо и давало массу пищи уму. Но каждый музыкант мечтает услышать живое звучание любимого сочинения. Музыка мертва, пока ее не исполнят. И Россини, отлично понимавший эту истину, начал действовать. Потом он вспоминал: «Я составил струнный квартет, в котором играл, как мог, партию альта. Вначале у первого скрипача было мало гайдновских произведений, но я все время побуждал его доставать все новые и новые, и таким путем я постепенно изучил их в довольно большом количестве». Это увлечение немецкой музыкой тут же было отмечено соучениками юного Россини. Как же тут можно было обойтись без прозвища?! Ребята немедленно окрестили Джоаккино насмешливым словом, точно отражавшим суть его пристрастия, – tedeschino, что значит «маленький немец» или «немчик». Это было не обидно. А изучение немецких классиков давало много пользы. Годы спустя Россини признался, что «почерпнул в немецких партитурах то немногое, что знал». Да и чему ж тут удивляться, если из учителя и слова не вытянешь? Вот и приходилось заниматься самообразованием. А заслуга падре Маттеи была хотя бы в том, что он направил пытливые искания своего ученика, обратив его внимание на немецких классиков.

Джоаккино не ограничился квартетами Гайдна. Он изучил даже такое крупное произведение, как оратория «Сотворение мира», и дирижировал ее исполнением силами учащихся Болонского лицея. И как! Он «не пропускал у исполнителей ни одной ошибки, так как знал наизусть каждую ноту». А еще Джоаккино удалось достать у одного болонского любителя такие замечательные моцартовские партитуры, как «Свадьба Фигаро» и «Волшебная флейта». «Он мне их давал на время. В свои пятнадцать лет я не имел средств выписывать ноты из Германии и потому переписывал их с остервенением. Должен признаться, что для начала я списывал только вокальную партию, не заглядывая в оркестровое сопровождение. На клочке бумаги я писал свой вольный аккомпанемент и потом сравнивал его с оригиналом Гайдна или Моцарта. Затем переписанную вокальную строчку дополнял их аккомпанементом. Эта система работы дала мне больше, чем весь Болонский лицей».

И результаты таких занятий не замедлили сказаться. Уже через год пребывания в классе контрапункта и самостоятельного изучения классических партитур, в 1808 году, появились 3-голосные псалмы, «Kyrie» и «Qui tollis»[6], вошедшие в мессу, исполненную учениками лицея. Месса прозвучала в церкви мадонны св. Луки.

Вести о таланте юного музыканта уже начали распространяться, и ему поступил заказ даже из другого города. Некий любитель-контрабасист предложил Джоаккино написать целую мессу к ярмарочным дням в Равенне. Эта месса, по задумке заказчика, должна была быть очень торжественной и пышной. И тут уж постарался юный Россини, весьма польщенный таким предложением. Он сочинил это духовное произведение для большого состава исполнителей: хора и мужских голосов соло в сопровождении оркестра и органа. Певцов пригласили из театра, как раз открывшегося в дни ярмарки. А оркестр составили из любителей музыки, привлеченных ярмаркой в Равенну. Все хотели принять участие в исполнении Мессы, специально сочиненной к этому случаю. Получилось огромное музыкальное торжество. Оркестр составился очень большой. Только флейт было 11, кларнетов – 7, гобоев – 5 и контрабасов – 9! Партию первой скрипки исполнил такой знатный дилетант, как граф Капи. Граф был превосходным скрипачом и отлично вел за собой оркестр. А дирижировал юный автор, счастливый от звучания своего творения, от суматохи, ярмарочного шума и своей молодости.