Маленькая опера - [23]

Вот такая вот простая история. Второстепенных героев Бено отмёл.

Слушатели потрясённо молчали.

– На каком языке он сейчас разговаривал? – захотела уточнить Герда.

– У моей бабушки был попугай, он так же умел трещать. Только у попугая смешно получалось, – сказала Моника.

– А мне кажется, я многое понял, – сказал Макс. – Там кто-то кого-то трахнул!

Будь на месте проституток выпускники консерватории, Бено раздал бы ноты, а потом орал бы, покуда всё само не наладится. Теперь же он только махнул рукой.

– Неважно. Начнём с главного! Попытайтесь запомнить мелодию.

Дирижёр уселся за рояль, стал играть «полёт валькирий». Тут же, в развевающемся плаще, с лицом валькирии и с такой же походкой, в зал вошла Паола. Проходя мимо дирижёра, она дала ему пощёчину. Рефлекторно.

– Узнаю любимую руку! – улыбнулся музыкант.

– Так это про вас рассказывала Франсуаза!

Вы – главная шлюха парижской оперы! – догадалась Матильда.

– Для вас я – Брунгильда! Любимая дочь бога войны, – сухо ответила Паола.

– Я тоже хочу красивый псевдоним! Если Брунгильда занята, можно я буду госпожой Эсмеральдой? – спросила Герда.

– А я хочу быть феей Динь-Динь! У неё коленки, как у меня! – заявила Моника и показала всем чудесные коленки.

Бено бросил играть, вскочил.

– Нет, нет и нет! У валькирий были следующие имена: Герхильда, Ортлинда, Вальтраута, Швертлейта, Хельмвига, Зигрун, Гримгерда и Россвейса. Выбирайте любые.

– Он опять говорит, как попугай, – насторожилась Моника.

Никто не захотел быть ни Зигрун, ни Россвейсой. Моника заявила, что будет Динь-Динь – и точка!

– Господи, куда я попала! – спросила Паола сама у себя.

– В бордель! – хором ответили присутствующие.

* * *

В тот же день Матильда срочно связалась с Родиной. Сотрудники контрразведки зафиксировали следующую непонятную беседу:

– Медведь, в наш город прибывает председатель партии зайцев! Он придёт к нам слушать оперу.

– Лиса, вернись к шифровальной таблице.

– Медведь, в край безногих лягушек приезжает суперзаяц. Главные уши страны. Мерзкие усики, истерики, фамилия на Г. Догадался кто это?

– Снова пьяная в эфире?!

– Медведь, я чиста как стёклышко. Мне пить нельзя, у меня лирическое сопрано.

– Лиса, я всё понял. У тебя стресс. Ничего не предпринимай. Срочно готовим твою эвакуацию.

– Медведь, я домой не поеду! Я хочу петь! У меня ария Герхильды!

– Лиса, не напрягай мозг. Больше гуляй. Мы тебя спасём.

– Медведь? Медведь?

Больше не было передано ни слова.

Начальник отдела прослушки все понял и сказал подчинённым:

– Эта Лиса точно пьяна. Но ещё более вероятно, это всё дезинформация. Они нас за нос водят, тратят наши ресурсы, несут чушь. Какой председатель? Куда? К нам?

* * *

Начальник обиженно скривился. Его спросили, не стоит ли стереть запись этой ахинеи.

– Нет, – сказал офицер. – Инструкции есть инструкции. Мы поняли, что они пытаются нас одурачить, вот что главное!

Для убедительности начальник поднял палец. Он велел продолжать слежку, а сам собрал вещи и пошёл на предоставленную командованием квартиру, отсыпаться.

* * *

Бордель был разбужен прекрасным женским дуэтом. Все поспешили к сцене. Кто-то нёс в руках недопитый кофе, а Матильда, например, глаз не докрасила. Так и пошла с несимметричным лицом.

Пели Герда и Моника. Бено дирижировал и одновременно артикулировал, показывая, как нужно искривлять рот, чтобы каждая буква звучала чисто. Ария закончилась мощным крещендо. Девушки заработали аплодисменты, сбежали со сцены несколько даже смущенными. Танцы в голом виде им сейчас казались куда менее волнующим действом.

– Это было прекрасно, маэстро! – сказала Моника и поцеловала Бено в щёку.

– Если бы я знала оперу раньше, не подсела бы на наркоту. Иди сюда, чмокну в макушку, – снизошла Герда.

Когда-то в центральной газете о Бено написали хвалебную статью. Так вот та статья и на треть не была столь приятна, как теперешняя помада на лысине.

– Это успех, господа! – сказал дирижёр. – Скоро мы исполним мечту всех музыкантов – наше творчество станет интересней ваших сисек!

* * *

Воодушевлённый больше нужного, Бено притащил ноты. Велел всем приготовить пюпитры. В ответ на просьбу при женщинах не выражаться, дирижёр пояснил: пюпитр – это не то, чем постоянно заняты мысли Арнольда, а просто такая подставочка для нот.

Разницу между настоящей музыкой и хаотической импровизацией, дирижёр решил показать на самом слабом звене, на гитаристе. Он попросил Макса исполнить что-нибудь эмоциональное. Макс, не чуя подвоха, сыграл песенку гибели японской девушки, влюбившейся в английского матроса. Проститутки стали раскачиваться и подпевать. Пели они деревенскими голосами, будто никто их ничему только что не учил.

– Всё правильно, так и должна звучать кухонная утварь, – сказал Бено. – Гитара, это не вполне инструмент, скорее дитя инцеста удочки и сковороды. А теперь сыграйте вот это!

Бено поставил перед гитаристом ноты. Он был уверен, теперь проститутки не только запоют, но и разрыдаются.

Макс смотрел в ноты. Ничего не играл.

– Ну же, смелее! – подбодрил дирижёр. – Не смущайтесь, хотя бы первые шестнадцать тактов!

Гитара молчала. Бено что-то заподозрил, убрал ноты. Макс вздохнул с облегчением, снова стал музицировать. Бено вернул ноты на место. Гитарист заткнулся.