Маленькая Луна - [69]

Это было, как он и предполагал, внешнее пищеварение. Следующий кусочек, помещенный в аквариум, Гарольд слопал уже гораздо быстрее. А затем, по-видимому совершенно освоившись, начал наворачивать все, что Арик ему предлагал. Он ел булку, хлеб, овощи, вареные и сырые, колбасу, макароны, кусочки пельменей, ломтики сыра, мясо, сваренное и нарезанное опять-таки мелкими кубиками, дольки яблок, конфеты, консервированные польские помидоры. Ничто из пищи не вызывало у него отторжения. Он переваривал даже шарики витаминов, которые Арик на всякий случай ему предложил. А когда однажды в аквариум скатился с подставки огрызок карандаша, псевдоподии бодро подхватили его и утащили в глубь тела. Дерево вместе с грифелем тоже без следа растворилось. Никаких последствий для самочувствия этот инцидент не имел. Вероятно, Гарольд мог есть даже металлические опилки.

Проблема таким образом была решена. Зато другая, уже дававшая о себе знать, приобретала теперь поистине угрожающие очертания. Декабрьская авария на теплоцентрали была не единственной. В январе последовала еще одна, правда, несколько меньших масштабов. Температура в лаборатории на этот раз упала только до двенадцати градусов: выручили масляные обогреватели, которые он с тех пор всегда держал наготове. И все-таки невозможно было смотреть, как сразу же, точно больная курица, нахохлился и забился в угол Гарольд, как встопорщились, а затем сникли пленочки, только что поблескивавшие в полумраке, как опять совершенно исчезли питающие ворсинки и как нездоровые глубокие складки прорезали тело. Трижды за зимний семестр отключали на кафедре электричество: комната погружалась в потемки, аэратор, прикрепленный на дне, переставал выбрасывать из себя серебряные воздушные пузырьки. Пришлось в помощь ему смонтировать весьма ненадежное приспособление на батарейках. И все равно Гарольд в этих случаях с панической быстротой высовывался из аквариума. «Горло» у него начинало вздуваться и опадать, псевдоподии – биться, разбрызгивая вокруг мутноватую воду, по телу проходила конвульсивная дрожь. Кожистый «мешок» задыхался. Арик тоже дрожал, мучаясь и страдая не меньше него.

В этом угаре, в этих тревогах, в беспамятстве прошло где-то месяца полтора. Он крутился, как сумасшедший, пытаясь свести к минимуму последствия катастрофы. Мелькнул Новый год, обозначив себя смолистым елочным запахом. Выпал снег, и город на пару дней стал сияющим и прекрасным, как в детстве. Потом снег растаял, потекла та же серая грязь, и вместе с ним, вместе с полузабытым сиянием куда-то исчезла Регина. В первые две-три недели после аварии Арик, занятый тысячью внезапно свалившихся дел, был просто не в состоянии выкроить ни минуты: перед глазами у него был Гарольд. А когда бешеная карусель начала чуть-чуть притормаживать, когда появились в работе просветы и снова стало возможно понемногу дышать, обнаружилось, что найти Регину не удается. Квартирный ее телефон молчал, в какое бы время Арик ни позвонил, а сотовый, с которым она, по идее, не должна была расставаться ни на минуту, противным голосом отвечал, что данный номер не зарегистрирован. Арик не знал, что по этому поводу думать: заболела, уехала в командировку, на что-то обиделась? Или, быть может, в течение этой внезапно образовавшийся паузы пришла в себя и решила, что больше им встречаться не стоит? С женщинами ведь бывает, что ничего не понять. Сама Регина, естественно, не проявлялась. Еще в первые дни, исполненные смятения, когда мир вокруг них вращался и вспыхивал будто из цветного стекла, она, улучив минуту, предупредила, что ему домой звонить никогда не будет. А если трубку возьмешь не ты? Нет-нет, невозможно, не хочу, не хочу!..

Произошла такая же история, как и с книгой. В конце февраля, после множества телефонных звонков, которые так ни к чему и не привели, Арик, вдруг встрепенувшись, поехал к Регине сам. А что? Ведь так же нельзя! Однако, промчавшись по набережной Екатерининского канала, взлетев на пятый этаж, по-прежнему выстланный тишиной, он вдруг в растерянности увидел, что прохода к знакомой квартире нет. Несколько минут он, как дурак, топтался по холодному камню. Ошибки быть не могло. Он слишком хорошо знал это место. Особенно одну из дверей – металлическую, коричневую, с вытаращенным смотровым глазком. Сколько раз они проходили мимо нее. И вот – глухая стена, тупик, лестница здесь заканчивалась. Не было даже пролета, ведущего на чердак. Означало это только одно: та жизнь закончилась, страница судьбы перевернута, изменился рисунок звезд, телефон Регины молчит не случайно.

Уже на улице, перейдя на другую сторону, он попытался найти мансарду, которая, по идее, должна была быть отсюда видна. Ничего, разумеется, не нашел. Видимо, этот сюжет схлопнулся навсегда.

Исчезла, впрочем, не только Регина. Разваливался и на глазах исчезал целый мир, который прежде казался незыблемым. Снимали отовсюду лозунги «Слава КПСС!». Из кабинетов, из учреждений убирали портреты Генерального секретаря. Это происходило как в сказке: одно заклинание, один взмах руки, одна подпись на документе, поставленная под прицелами мониторов, и окованное броней чудовище, еще вчера выглядевшее неодолимым, неожиданно, будто фантом, начинает распадаться и таять.