Маленькая Луна - [59]

Оснований для тревоги было более чем достаточно. Декорации менялись с такой быстротой, как будто прокручивали мультфильм. Еще во вторник ситуация была не слишком определенной, а уже в среду, после какой-то невнятной ночной попытки штурма Белого дома, в результате которой, однако, погибли несколько человек, всем стало понятно, что путч провалился. Утром в том же здании Белого дома открылась сессия Верховного Совета РСФСР, далее кабинет министров СССР официально заявил о своей непричастности к перевороту, днем по телевидению показали пресс-конференцию с осуждением ГКЧП, а ближе к вечеру стало известно, что заговорщики, видимо признав поражение, вылетели в Форос на поклон к Горбачеву.

Сам Михаил Сергеевич возвратился в Москву на следующий день и, спустившись по трапу президентского самолета – домашний, улыбчивый, в уютной вязаной кофточке, в которой, вероятно, провел весь путч, совершенно непохожий на Генерального секретаря – заявил, что вернулся в другую страну.

Все как-то сразу утихомирилось. Исчезли с улиц войска, о передвижении дивизий никто более не помышлял. И когда в пятницу, ранним утром, до него наконец дозвонилась Мита, с первых дней августа находившаяся вместе с Тотошей в Крыму, и срывающимся голосом начала спрашивать, что там у них происходит, то Арик с чистой совестью заверил ее, что – ничего особенного. Так, были некоторые пертурбации, теперь уже все позади. Не волнуйтесь, отдыхайте спокойно, я вас через три дня встречу.

В общем, походило на оперетту: выскочили на сцену злодеи с приклеенными усами, порычали немного, поразмахивали жестяными кинжалами, а как только появился благородный главный герой, сгинули за кулисами.

Примерно так же на это смотрел и Грегори. Он примчался в Петербург из Москвы, где как раз в эти беспокойные дни должна была проходить какая-то конференция. Ну, ясное дело, все расписание побоку – позвонил из гостиницы, предложил, если удобно, увидеться. На Невском проспекте, куда они вышли из вестибюля, Грегори непрерывно оглядывался и, как лошадь, втягивал воздух расширенными ноздрями.

Пояснил:

– Воздух свободы, коллега…

Тут же начал распространяться о том, как им удивительно повезло. Если бы на месте ваших Йанайефф, Крутшкофф и других находились бы люди решительные, которые не боялись бы жестких действий, жертв, поверьте, было бы значительно больше. Они совершили главную ошибку всех провалившихся мятежей: не начали стрелять в первые же минуты переворота. Ничто так не способствует успеху силовой акции, как стрельба. Она сразу же расставляет акценты и демонстрирует серьезность намерений: запугивает тех, кто слаб, притягивает тех, кто жаждет оказаться на стороне победителя. Не стоит недооценивать привлекательность силы. Нет, дорогой друг и коллега, вам исключительно повезло. История распорядилась так, что в решающий час, когда определялась судьба страны, оппозиция выставила людей, не способных ни на что, кроме маразматического спектакля. Путч провалился не потому, что его не поддержала армия, а потому, что телевидение крупным планом показало дрожащие руки нового президента. Вот когда решился исход борьбы… И, кстати, не ждите от будущего ничего хорошего. Эйфория победы быстро пройдет, а все проблемы, которые стояли перед страной, так и останутся. Более того, появится множество новых – таких, которые пока предвидеть нельзя. Вас, коллега, ждут трудные времена…

Грегори в этот раз был совершенно другой. Не осталось и тени от прежней сдержанности, скупых манер, приглушенного осторожного голоса. Он теперь напоминал туриста на развалинах Колизея: то и дело останавливался, крутил щетинистой головой, щелкал фотоаппаратом. Ничто его не смущало. У портика Руска он вдруг вступил в разговор с милиционерами, влекущими в отделение пьяного: Арик, испытывая неловкость, был вынужден переводить, в переулке, выходящем к Сенной, купил пионерский галстук с девизом «Всегда готов!» – тут же его повязал, поднял в восторге кверху большой палец, а в грязноватом кафе, куда они втиснулись, чтобы перекусить, не обращая внимания на окружающих, завел разговор о том, что Арику все-таки следует перебираться в Штаты.

– Законы революции, мой друг, везде одинаковы. Сначала –хаос и экономическая разруха, вплоть до удручающей нищеты, и лишь потом – очень медленное, постепенное налаживание нормальной жизни. Вам этого не избежать. Поверьте, коллега, в ближайшие десять-пятнадцать лет вашей стране будет не до науки…

Беседовали они по-английски, держались особняком, однако Грегори говорил таким громким голосом, что на них оборачивались. Арик все время чувствовал себя неудобно. К тому же его раздражали покровительственные интонации, проскакивавшие у Грегори. Тот как будто поучал наивного провинциала, как надо жить. На самом деле этого, быть может, и не было, но почему-то в присутствии Грегори ему становилось стыдно за Петербург – за потрескавшийся асфальт, щели которого были забиты окурками, за обрывки газет, картона, веревок, разбросанные по тротуару, за обшарпанные стены домов, за мусорные бачки, которые кто-то выволок прямо под окна кафе. За то, что чашки им дали с желтыми сколами по краям, а ложечки – из грязноватого алюминия в паутине царапин.