Маленькая хозяйка Большого дома. Храм гордыни - [32]

— Послушайте! — воскликнула Паола с заискрившимися глазами. — У нас здесь новый пророк: мистер Грэхем. Он вполне достоин вас; он согласен с тем, что музыка — лучшее убежище от крови и железа. Он утверждает, что и слабые души, и чувствительные, и высокие души одинаково бегут от грязи и серости к утешительным видениям высшего мира ритма и музыкального темпа.

— Атавизм! — буркнул Аарон Хэнкок. — Пещерные люди, обезьяны, болотные предки Терренса тоже занимались этим.

— Но послушайте, — настаивала Паола, — тут важны его заключения, методы и ход мыслей, а в этом, Аарон, он с вами по существу согласен. Он ссылался на Патера, утверждавшего, что всякое искусство стремится реализовать себя в музыке.

— Это все доисторический период и химия микроорганизмов, — вмешался Аарон. — Реакция клеточных элементов на фантастическую длину волн солнечных лучей лежит в основе всех народных песен и танцев. Тут Терренс и завершает свой круг, и все его теории теряют смысл. Вы теперь меня послушайте, что я докажу.

— Но подождите, — взмолилась Паола, — мистер Грэхем уверяет, что английское пуританство остановило развитие музыки, то есть настоящей музыки, на целые века.

— Это правда, — сказал Терренс.

— И что Англии пришлось пробивать себе дорогу к чувственному наслаждению музыкой через Мильтона и Шелли.

— Он был метафизиком, — вставил Аарон.

— Метафизик-лирик, — немедленно определил Терренс. — Это уж вы должны признать, Аарон.

— А Суинберн? — спросил Аарон, по-видимому, возвращаясь к прежним спорам.

— Он уверяет, что Оффенбах был предшественником Артура Сюлливэна, — задорно воскликнула Паола. — А Обер якобы был предшественником Оффенбаха; что же касается Вагнера, так вы его спросите, нет, вы спросите его…

Сама она ускользнула, предоставив Грэхема его судьбе. А он следил за ней, заглядываясь на силу и легкость, с которою она коленями приподымала тяжелые складки платья, направляясь к миссис Мэзон в другой конец зала, чтобы организовать партию в бридж. Он едва различал, что говорит Терренс:

— Все согласны с тем, что у греков музыка была главной вдохновительницей, основой всех других искусств…

Немного погодя, когда оба мудреца совершенно забылись в жарком споре о том, чьи произведения глубже, Берлиоза или Бетховена, Грэхем сбежал. У него, конечно, была одна цель: он хотел снова быть рядом с хозяйкой, но она уже сидела с девушками в широком глубоком кресле и о чем-то шепталась и весело болтала с ними. Большая часть общества занялась бриджем; Грэхем подошел к компании, где собрались Дик Форрест, Умболд, Дар-Хиал и корреспондент «Вестника скотоводов».

— Мне очень жаль, что вы не можете поехать со мной, — говорил Дик корреспонденту. — Это задержало бы вас всего на день; завтра я бы вас и повез.

— И мне жаль, — ответил тот. — Но я должен успеть в Санта-Роса. Бербанк обещал мне целое утро, а вы знаете, что это значит. Вместе с тем я же отлично понимаю, что «Вестнику» очень бы хотелось получить отчет и об этом вашем опыте. Не могли бы вы объяснить нам, в чем дело, как можно короче? Вот и мистер Грэхем. Наверное, и ему было бы интересно.

— Что, еще новые водопроводы? — спросил Грэхем.

— Нет, пустейшая затея! Он желает превратить самых бедных фермеров в безупречных хозяев, — ответил мистер Умболд. — А я утверждаю, что всякий, у кого в наше время нет своей земли, доказывает этим, что он плохой фермер.

— Наоборот, — заговорил Дар-Хиал, взмахнув своими тонкими азиатскими пальцами и как бы закрепляя ими свою мысль. — Совсем не так. Теперь времена совершенно другие: ни трудоспособность, ни разумность не гарантируют обладание капиталом. Попытка Дика великолепная, героическая, и она будет иметь успех.

— Так в чем же дело, Дик? — настаивая Грэхем. — Расскажите.

— Да ничего особенного, так просто, попытка, — ответил небрежно Форрест, — едва ли из нее что-либо выйдет, хотя я-то, конечно, надеюсь.

— Попытка! — вмешался Умболд. — Пять тысяч акров отборной земли! В долине! Он набирает всяких неудачников на жалованье, да еще на готовые хлеба.

— Хлеба только те, что вырастут на самой земле, — поправил Дик, — уж, видно, придется вам вкратце все пояснить. Я отмерил пять тысяч акров между усадьбой и долиной реки Сакраменто…

— Вы только подумайте, сколько там было люцерны и как она вам нужна, — опять прервал Умболд.

— Мои землечерпательные машины осушили вдвое больше болот в прошлом году, — возразил Дик. — Дело в том, что, по-моему, весь мир и, в частности, весь наш западный край должны рано или поздно перейти на интенсивное хозяйство, и я хочу внести свою долю в это дело. Я разделил эти пять тысяч акров на двадцать участков. По-моему, каждый из них может свободно не только прокормить одно семейство, но и приносить, по крайней мере, шесть процентов дохода.

— Это значит, — рассчитывал корреспондент, — что когда все участки будут розданы, то надел получат двести пятьдесят семей, то есть, считая по пять душ человек на семью, тысяча двести пятьдесят человек.

— Немного меньше, — поправил Дик, — участки уже теперь заняты все, а у нас всего тысяча сто с небольшим. Но надежды на будущее большие, — он улыбнулся. — Еще несколько хороших годков, и мы получим в среднем по шесть человек на семью.