Малёк - [99]

Не считая сильного бурления в животе, поедание серьезной литературы не оказало никаких побочных эффектов на Жиртреста. (Правда, он признался, что страницы с иллюстрациями сожрать сложнее, чем просто текст.)

14.30. Я снова на приеме у доктора Зу. Признаться, теперь я жду каждого приема с ужасом. Что за бес заставил меня добровольно заделаться подопытной свинкой у этого спятившего фрейдиста? Серьезно задумался над тем, чтобы прикинуться смертельно больным и сбежать в медпункт, но ведь тогда пришлось бы пропустить и репетиции. Поэтому решил встретиться с бородатым и шепелявым чудовищем лицом к лицу.

К счастью, весь сеанс мы проговорили о Верне. Его выходки явно поставили доктора Зу в тупик, и он хотел узнать, как Человек Дождя обычно ведет себя с ребятами. Я стал рассказывать историю за историей о своем умалишенном соседе, стараясь потянуть как можно больше времени. В мельчайших подробностях описал его исчезновение, неестественные отношения с Роджером, лысину и, разумеется, его разоблачение в истории с кражей трусов.

Доктор Зу исписал целую стопку бумаги, периодически мыча и похрюкивая (иногда одновременно). Он объяснил, что, наперекор общему мнению, он считает, что трусы были нужны Верну, чтобы обустроить гнездо для Роджера под гаражом для велосипедов, и сексуальные отклонения тут ни при чем. (Боюсь, придется постараться, чтобы вся школа поверила, что гнездо из мужских трусов — это ну ни капли ни извращение!) Он также добавил, что начальство сильно давит на него и требует сослать Верна в психушку. Однако его мать очень хочет, чтобы он остался в школе и пошел по следам покойного отца. Говорят, что Верна уже почти выгнали, но мать пожертвовала кругленькую сумму в школьный строительный фонд. Тогда Глок заговорил по-другому и заявил, что Верн уйдет из школы только через его труп. Из кабинета Зу я выбежал вприпрыжку — еще целую неделю я свободен!

30 августа, среда

Викинг снял меня с урока географии, и мы вместе поехали в Питермарицбург на его старом «ягуаре». Вдали от школы Викинг расслабился и даже начал шутить — от его свирепости следа не осталось, и он принялся расспрашивать меня о родителях и всякой всячине. Он вез меня к парикмахеру. Сегодня мои длинные пакли впервые превратятся в прекрасные локоны, как у Оливера. (А в следующую пятницу мне сделают мелирование!)

Парикмахершу звали Бернадетт, и она была на короткой ноге с Викингом. До того короткой, что первые десять минут после нашего приезда его рука была словно приклеена к ее заднице. Каждый раз, когда он сжимал ее, Бернадетт взвизгивала, хихикала и называла его «озорником».

Она принялась накручивать мои волосы на тоненькие бигуди, а затем нанесла на них какую-то вонючую смесь и засунула мою голову куда-то вроде гигантского тостера. Через несколько минут пребывания в тостере мне стало скучно, и я принялся листать женские журналы. Какая-то старушка (она тоже сидела с головой в тостере) оторвала меня от статьи о каких-то «месячных» (бывают у женщин) и спросила, не голубой ли я. Я ужасно покраснел и ответил как можно более возмущенным голосом. Объяснил ей все про Оливера, и, задав пару наводящих вопросов, она вроде успокоилась и убедилась в моей невиновности.

Подошел ее парикмахер — парень по имени Антон, на котором были кожаные штаны, рубашка в цветочек и многочисленные кольца и браслеты. Он подкрутил мощность ее тостера и сказал:

— В наше время не поймешь — эти голубые повсюду! Как узнать, кто есть кто? Некоторые выглядят совершенно нормальными, а потом вдруг — ой! — Старушка взвизгнула от боли. Антон рассыпался в извинениях за то, что порезал ее ножницами.

Просидев в тостере несколько часов, я наконец был готов увидеть свой новый образ. Результат меня шокировал. Я выглядел… странно, вот самое подходящее слово. Длинные каштановые кудельки! Викинг был счастлив и в благодарность схватил Бернадетт за грудь, а мне сказал, что я уже наполовину превратился в идеального Оливера. Затем мы вернулись в «ягуар» и встали в пробку на пути в предгорье Натал.

18.00. Я в столовой. Взял поднос и встал в очередь за жареной свининой с картофельным пюре и овощами. Вокруг раздался шепот, потом кто-то захихикал, хотел что-то сказать, но подавился смехом. Видимо, мне придется нелегко! Получив свой ужин, я повернулся к залу, и меня оглушило звуковой волной. Триста с лишним мальчиков заблеяли, как ополоумевшие овцы. Линтон Остин, дежурный староста, вскочил и заколотил молоточком по столу. Но лишь когда он пригрозил отобрать у нас кетчуп, шум стих и сменился тычками вполголоса и злобными смешками. Члены Безумной восьмерки (кроме меня) были в экстазе. Саймон приказал мне садиться, а не стоять как баран, отчего Рэмбо, естественно, упал на пол в истерике. Плохо то, что мне ходить овцой еще четыре недели. Начал сомневаться, стоит ли овчинка выделки.

31 августа, четверг

Виновники происшествия в католической школе для девочек до сих пор не признались. Похоже, Глок блефовал, что у него есть подозреваемые. Еще одно доказательство того, что в этой школе честность яйца выеденного не стоит!

11.00. Получил еще одно письмо от Русалки того же содержания: ей лучше, она скучает и почти готова вернуться домой. И впервые за все время мой пульс не зашкалил, а ладони остались сухими, как пустыня Калахари. Премьера «Оливера» меньше чем через три недели, да еще эти овечьи кудельки — моя личная жизнь до поры до времени отодвинулась на третий план.