Мальчуган - [31]

Хотел ли «Красная рубашка» обмануть меня, или, смалодушничав, он не решился заговорить со мной?… Во всяком случае, в трудном положении был не только я один.

Глава 8

Из-за наговоров «Красной рубашки» после поездки на рыбную ловлю я стал с недоверием относиться к «Ди-кообразу». Когда же «Дикообраз» без всяких оснований заявил мне: «Съезжай с квартиры», я окончательно поверил, что это просто мерзавец. Однако, против моих ожиданий, на заседании «Дикообраз» горячо выступил за то, чтобы школьников крепко наказали. Тогда я задумался, – странно, черт возьми!… А когда от бабушки Хагино я узнал, что ради «Тыквы» он ходил уговаривать «Красную рубашку», я в восхищении воскликнул: «Вот здорово!» – и даже захлопал в ладоши. В общем получалось, что плохой-то, пожалуй, не «Дикообраз»… А вот «Красная рубашка» – наверно, человек бесчестный: разве он не старался придать правдоподобность шатким подозрениям и разными недомолвками вселить их в мое сознание? Я совсем было запутался в сомнениях, но тут помог случай: встретившись с «Красной рубашкой» у реки, когда он прогуливался там с Мадонной, я убедился, что он негодяй! Собственно негодяй он или еще кто, сразу не поймешь, – ясно только одно, что это скверный тип, двуличное существо. Человек – что бамбук: если не прямой, то ненадежный. С прямым человеком и подраться приятно. Но с таким, как «'Красная рубашка», с его вкрадчивостью, любезностью, с его «возвышенными интересами» и янтарной трубкой, которую он хвастливо выставляет напоказ, – с таким всегда нужно быть начеку, с ним просто так подраться нельзя. А если и подерешься, все равно это не будет настоящая, честная борьба. «Дикообраз», с которым мы, на удивление всем в учительской, препирались, перебрасывая друг другу одну сэну и пять рин, был все-таки куда лучшим товарищем, чем «Красная рубашка»! «Что за неприятный субъект!» – думал я на заседании, встречаясь с его гневными взглядами. Но потом, поразмыслив, нашел, что это все же лучше,нежели назойливый, вкрадчивый голос «Красной рубашки». Откровенно говоря, после собрания я даже подумал: «Хорошо бы помириться с «Дикообразом»… – и уже сунулся было заговорить с ним, но рн, грубиян такой, даже не ответил, только опять сверкнул на меня своими злыми глазами; ну, тогда я тоже разозлился, и все осталось, как было.

С тех пор «Дикообраз» не разговаривал со мной. Одна сэна и пять рин, которые я положил ему на стол, так на этом столе и лежали. Лежали и покрывались пылью. У меня, разумеется, рука не поднималась взять обратно деньги. «Дикообраз» тоже ни за что не хотел прикасаться к ним. Эти гроши легли между нами как барьер. Я все собирался заговорить с «Дикообразом», но не мог, а он упорно молчал. Оба мы проклинали эту сэну и пять рин. Наконец, уже стало тошно видеть их, приходя в школу.

С «Дикообразом» у нас все было порвано, но с «Красной рубашкой», напротив, я поддерживал прежние взаимоотношения. На следующий день после нашей встречи у реки Нодзэригава он первый подошел ко мне и завел разговор:

– Ну как, хорошо ли тебе на новой квартире? А не съездить ли нам снова поудить вместе русских писателей?

Меня это слегка раздражало, и я сказал:

– А ведь мы с вами встречались дважды.,, вчера вечером!

– Ах да, на станции… Ты что, всегда в это время ездишь? Не поздно ли? – заметил он.

Тут я нанес удар:

– Мы еще встретились у реки Нодзэригава!

– Нет, туда я не ходил; я принял ванну, а потом сразу обратно домой, – ответил он.

Хоть бы уж не скрытничал. Ведь на самом деле мы же встретились! Ну и лгун!… Если такой, как он, может быть старшим преподавателем в средней школе, то я, право же, гожусь в ректоры университета! С этих пор я потерял к нему всякое доверие. Но с «Красной рубашкой», которому я не доверял, я разговаривал, а с «Дикообразом», которым восхищался, не разговаривал. Удивительная все-таки вещь – жизнь!…

– Мне надо бы с тобой кой о чем побеседовать, – обратился ко мне однажды «Красная рубашка», – загляни ко мне домой.

«Экая досада», – подумал я, но все же не пошел на источники и часа в четыре отправился к нему.

«Красная рубашка» был неженат, но давно уже, только из-за того, что являлся старшим преподавателем, выехал из пансиона и снял себе дом с красивым подъездом. Говорили, что он платил девять иен пятьдесят сэн в месяц. Это был такой подъезд, что я подумал: «Эх, кабы я мог платить по девять с половиной иен в месяц, поселился бы я в таком доме и сразу вызвал Киё из Токио. Вот бы она обрадовалась!…»

На стук вышел младший брат «Красной рубашки». Этот младший брат занимался у меня по арифметике и алгебре, он плохо успевал да еще и бездельничал, так что учился даже хуже многих местных ребят.

Я спросил «Красную рубашку», какое у него ко мне дело. Выпуская из своей янтарной трубки вонючий табачный дым, он начал так:

– Видишь ли, с тех пор, как ты приехал, успеваемость учеников поднялась значительно выше, чем при твоем предшественнике; директор тоже очень доволен, что приобрел такого1 хорошего учителя. Словом, школа тебе доверяет, и хотелось бы, чтобы ты был поусерднее.

– Вон оно что? Поусерднее? Да ведь я и так усер: ден, больше некуда…