Мальчишки в бескозырках - [44]

Жаль, что авторы письма меня не видели. Может быть, тогда бы задумались, как может маленький, щуплый четырнадцатилетний подросток избить двух взрослых милиционеров? Но бумага есть бумага. На нее нужно реагировать. И здесь еще раз проявилась человечность начальника училища и начальника политотдела. Отпуская меня на занятия, капитан первого ранга Изачик сказал, что взысканием мне за проступок будет лишение трех дней отпуска, которые я потерял, когда меня отозвали в училище. По этому поводу будет издан приказ по училищу.

— Главное, — напутствовал меня начальник училища, — чтобы ты, Иванов, понял: никогда ничего не надо скрывать, а всегда честно во всем признаваться. Всякая ложь, даже маленькая, может привести к тяжелым последствиям.

Эти слова начальника училища я запомнил на всю жизнь.

На другой день во время обеденного перерыва перед строем роты был зачитан приказ, живописавший мое «преступление» в самых мрачных красках. Последний параграф гласил: «Копию настоящего приказа отослать матери воспитанника Иванова».

Это было самое ужасное.

После уроков Николай Алексеевич Казаков вызвал меня в канцелярию и сказал:

— Вот что, Иванов, мать у тебя хворая, расстраивать ее не будем. Копия будет лежать в сейфе. Но если еще раз проштрафишься, придется все-таки бумагу отослать.

Со слезами на глазах я поблагодарил Николая Алексеевича за заботу о матери и дал ему слово, что подобного со мной больше не повторится. Слово свое я сдержал, и в день выпуска из училища Казаков при мне порвал этот злополучный документ.

Вот за такую человечность мы и чтили своих начальников. Кроме командиров рот, офицеров-воспитателей и старшин занимались с нами и учителя.

Историю нам преподавал бывший полковник-артиллерист Егоров Михаил Васильевич.

Я тоже начинал с артиллерии. Наш гаубичный полк, преобразованный в тяжелую гаубичную артиллерийскую бригаду разрушения, вместе с дивизией Егорова брал Кенигсберг. Историк хорошо знал командира моего полка Несветайло. Но общее прошлое не влияло на оценки моих знаний. Историю я любил и считался одним из лучших учеников класса. К сожалению, Егоров подорвался на охоте на немецкой мине и надолго выбыл из строя. Вместо него пришел майор Криницин Федор Федорович, энергичный, азартный человек. Однажды он до того увлекся рассказом о колхозах, что, прощаясь с нами, еще не остыв от урока, произнес:

— До свидания, товарищи колхозники!

Класс, переглянувшись, среагировал мгновенно:

— До свидания, товарищ председатель!

Майор недоуменно на нас поглядел, а потом, все поняв, рассмеялся. Захохотал вместе с ним и класс.

Естествознание, ботанику и анатомию у нас вела очень миловидная женщина Нина Феоктистовна Павлова. После введения воинских званий для преподавателей она носила погоны лейтенанта административной службы. Нина Феоктистовна много сил отдавала созданию специализированного кабинета, живого уголка в училище. Уже после выпуска из нахимовского, я не раз приезжал в училище, чтобы полюбоваться зверюшками живого уголка.

Английский язык нам преподавала Софья Николаевна Мещерская — дочь капитана первого ранга Н. И. Мещерского, старого флотского офицера, бывшего князя. Это под командованием ее отца балтийский минный заградитель получил первым в Военно-Морском Флоте звание гвардейского за минирование Финского залива в 1941 году. После войны Мещерский командовал одним из новейших крейсеров. Софья Николаевна была очень скромная молодая женщина. Главное внимание в преподавании языка она уделяла разговорной речи. И мы благодаря ее стараниям в конце учебы очень бодро разговаривали на английском. Знаний, которые нам дала Софья Николаевна, с лихвой хватило на весь курс высшего училища, и там на уроках я преспокойно читал Дюма.

А вот с физикой у меня всегда были нелады. Видимо, где-то в самом начале я ее запустил, а потом махнул рукой, считая, что она не моего ума дело. Физику в седьмом классе у нас вел вначале капитан Донненберг Мирон Маркович, а потом майор Сотула Дмитрий Наумович. Нависла угроза, что я получу двойку по физике за четверть, а это значит — буду лишен зимних каникул. Кроме того, я сильно подведу класс и своего воспитателя. Сначала я получил одну двойку, затем другую. Все надежды я связывал с последней, решающей контрольной. На пальцах написал все формулы. Формулами были исписаны и все грани толстого красного карандаша. Может быть, у кого-то и прошло бы, но не у капитана Донненберга. Вскоре он ко мне подошел. Вначале осмотрел карандаш, потом попросил растопырить пальцы, затем спокойно подошел к своему столу, поставил мне в журнал «кол» и удалил из класса. Дело приняло плохой оборот. В тот же день меня вызвал в канцелярию роты Николай Алексеевич Казаков и сказал, чтобы я выбирал: либо двойка в четверти и лишение зимнего отпуска, либо устная сдача по всему разделу физики один на один с Донненбергом. С большим трудом он договорился об этом с преподавателем. Срок на подготовку — два дня. Выбирать не приходилось. Я начал готовиться. Конечно, двух вечеров для подготовки материала за всю четверть мне было явно мало. И я стал учить ночью. Чтобы не заснуть в спальном корпусе, куда мы не так давно переехали, я, лежа на полу, ползком передвигался из одного конца коридора в другой на глазах изумленного дневального, который про себя решил, что я рехнулся. Как бы там ни было, но я за два дня и две ночи вызубрил весь материал, в большинстве не понимая его сути. Взял все задачи из трех предыдущих контрольных и тоже их практически вызубрил. И вот я с глазу на глаз с Донненбергом. Что ни вопрос, я как автомат отвечаю, что ни задача — без запинки решаю. Капитан Донненберг был изумлен.