Мальчишки, мои товарищи - [13]

— Правда ведь, поздно уже, — забеспокоился Павлик. — Одевайся скорее. Где твои варежки?

Галя посмотрела на темные стекла и призналась, что боится идти одна.

— Что же делать? Андрейка, может быть, ты проводишь Галку? — спросил Павлик. Он не решался идти сам и оставить меня одного в доме, с коптилкой, где вместо керосина (которого тогда не хватало) был налит бензин. А идти вместе нельзя: взрослые вернутся, а дом заперт!

Мне идти, конечно, не хотелось. Страшновато будет возвращаться одному по темной улице. Но если я откажусь, Павлик пойдет сам, и мне придется сидеть в полутемной комнате наедине с огнеопасной коптилкой. К тому же, я сам был виноват, что Галя засиделась у нас: не сболтни я про камень, ничего бы не случилось.

— Валенок у меня нет, — сказал я.

— Мои надень, — оживился Павлик, почувствовав, что я готов согласиться. — Да и недалеко совсем идти, три квартала по нашей улице…

— Если ты боишься идти обратно, я отпущу с тобой Ричарда, нашу собаку. Он такой громадный, что с ним ничего не страшно.

Я в те годы еще не испытывал большого доверия к собакам, но Галя сказала, что Ричард очень умный и добрый пес.

Мы вышли на улицу. Было морозно. В окнах желтели огоньки керосиновых ламп и коптилок. Крупные звезды казались ярче этих огней. Я редко бывал на воздухе и теперь с удовольствием топал большими подшитыми валенками по скрипящему снегу. Дошли мы незаметно. Галя предложила мне зайти в дом, но я сказал, что хочу скорее идти домой.

— Подожди, — попросила Галя и через минуту вернулась, ведя на коротком ремешке громадного пса. Голова собаки достигала мне груди.

— Познакомься, Рик, — сказала Галя. — Это Андрейка. Слушайся его.

Рик обнюхал пуговицы на моем пальтишке и махнул хвостом. Я осторожно погладил Рика по спине и взял поводок. Мое недоверие к псу рассеялось.

— Если кто-нибудь полезет к тебе, скажи Рику: «Взять!», и все будет в порядке. А когда придешь домой, напиши записку, положи под ошейник и выпусти его. Он прибежит, — напутствовала меня Галя.

Я отправился обратно. Ричард шел спокойно, не натягивая поводок. С таким спутником я чувствовал себя в безопасности.

Придя домой, я написал на обрывке газеты зеленым карандашом: «Всё в парятке», а Павлик, хмыкнув, исправил ошибки и приписал: «Галя, приходи завтра». Я сунул записку под ошейник, и мы (Павлик в калошах на босу ногу) вывели Рика за калитку. Крупными скачками он помчался к своему дому.

Галя стала приходить каждый день. Сначала она занималась с Павликом, потом мы начинали нашу игру.

Чтобы не бояться идти вечером домой, Галя приводила с собой Ричарда. Все время, пока мы были заняты, Рик лежал под столом или сидел, положив голову мне на колени. Короче говоря, вел он себя вполне прилично, и напрасно тощий кот с неоригинальным именем Васька каждый раз взлетал на шкаф и угрожающе шипел.

Павлик теперь ничуть не жалел, что мы посвятили Галю в нашу тайну. Она умела фантазировать не хуже нас. А как она рассказывала про Ленинград! Этот город стал родным портом нашего корабля. Отовсюду: от берегов Австралии, из портов Южной Америки, из полярных льдов возвращалась в Ленинград шхуна «Победа».

4

А между тем приближался март. Все жили ожиданием весны и скорой победы. По вечерам мы слушали по радио салюты.

Однажды вечером мама сказала мне:

— Ну вот, сынок, кончается зима. Завтра первое марта.

А за окном гудела вьюга. Я спросил, слушая, как дребезжит от ветра оконное стекло:

— Завтра начнет таять снег?

— Нет, не завтра, конечно, но скоро.

Но весна началась именно «завтра». Солнце слизнуло с окон морозные узоры, могучим теплым потоком хлынуло на снег, он начал таять, темнея и безнадежно оседая. С юго-запада на смену режущим февральским ветрам примчался теплый плотный ветер. Я весь день провел у окна. Встав коленями на стул и навалившись грудью на спинку, я смотрел, как буравит снег под окном капель, как веселятся на заборах воробьи. К вечеру у меня в глазах плясали зеленые пятна от солнечного света.

Вечером пришла Галя. Она была в резиновых сапожках и вязаной шапочке вместо беличьей ушанки. Ричарда в комнату не пустили, чтобы не оставил мокрых следов.

Игра у нас в тот вечер не ладилась. Мы почему-то все время заговаривали о посторонних вещах. Свечка догорела. но ни Галя, ни Павлик не пожалели об этом. Они говорили о своих школьных делах. Мне стало скучно. Скоро пришла мама, и я пошел к себе.

Уже лежа в постели, я позвал маму и сказал:

— Видишь, я угадал. Сегодня началась весна.

— Правда, — улыбнулась мама, — началась весна. Теперь и валенки не нужны. Скоро сможешь гулять сколько угодно.

— Скоро фашистов разобьют и Саша приедет домой, — мечтательно протянул я.

— Обязательно, — сказала мама. Но в глазах ее я заметил застоявшуюся тревогу и понял: «А вдруг перед самым концом… как отца…» — думала мама. Во мне тоже на миг шевельнулась эта тревожная мысль, но потом я стал думать о другом, вспоминая сегодняшний вечер. Какое-то чувство досады, непонятной обиды не давало мне покоя, и я не мог еще в нем разобраться.

Весна кипела на улицах. Снег почти сошел, только у заборов на местах сугробов сочились мутной водой его серые ноздреватые пласты. Вода вышла из канав, залила дороги. Мы с Павликом вырезали из большого куска сосновой коры корабль, вбили три мачты, натянули матерчатые паруса. Павлик выжег на носу кораблика слово «Победа». Маленькое суденышко плавало по канавам и лужам нашего квартала, вызывая восхищение и зависть у обладателей одномачтовых корабликов с газетными парусами.