Мальчишки из Васильков - [31]
— Почему?
— Просто потому, что, на мой взгляд, в Васильках нет такого человека, который смог бы разорвать декорации, пусть даже дрянные... Разве вы так не думали?
Я схитрил. Я только улыбнулся в ответ.
14
К приезду родителей я успел окончить ремонт комнаты. Елена Ивановна выстирала занавески, заменила скатерть. Вместо тумбочки появился новый платяной шкаф. Я вымыл с уксусом люстру и оконные стекла, забил жестью мышиную дыру под кроватью, погладил все свои рубашки и брюки.
Отец и мать приехали десятого июня. Я встречал их вместе с Егором.
— Мне в райкоме сообщили, — вспомнил вдруг Егор, когда мы стояли на перроне в ожидании поезда, — что ты в каменоломне сооружаешь с пацанами памятник партизанам. Это правда?
— А ты бы приехал и посмотрел, — ответил я. — По нашим планам, первого сентября состоится открытие. Соберем всех мальчишек и девчонок, пригласим гостей. Селиванов произнесет речь, а Серый и Петя Якушев прочтут свои стихи. Возможно, что к этому времени нам удастся поставить пьесу о партизанах. Тогда покажем ее прямо там, в каменоломне.
— А где достали пьесу? — спросил Егор.
— Сам написал, — ответил я. — А что?
— Я вижу, ты развернулся во всю ширь. Не жалеешь, что приехал ко мне?
— Не жалею.
— Вот и хорошо. Я очень надеюсь на твою помощь. Дух братства — ведь это сила, а?
— Сила, — ответил я.
— Слушай, а как ты решил с Оленькой? — спросил он.
— Что именно?
— Когда свадьба?
— Не знаю. Жить негде...
— А если я тебе дам дом? Как? — засмеялся он.
— Тогда другое дело, — сказал я.
— Ладно, в ближайшее время будет дом. А ты подумай о свадьбе. Пора, дружище. Постарайся.
— Постараюсь! — ответил я.
В середине июля я и Оля перебрались в каменный дом под шиферной крышей на западной окраине Васильков. Отец Пети Якушева навозил чернозема, который Серый и Петя помогли мне разбросать по будущему огороду. Елена Ивановна подарила на новоселье дюжину красных и черных цыплят с наседкой и кота Антошку.
В ночь великого противостояния Марса неожиданно сорвался свирепый ветер и размел с нашего огорода всю землю, обнажив серую скалу. Утром, когда я сидел посреди двора на камне, к изгороди подкатили на мопедах Серый и Гаврилка-чабанок.
— А мы к вам, — сказал Серый, подходя ко мне. — Здравствуйте.
Я кивнул в ответ головой.
— Здравствуйте, — сказал Гаврилка и сунул руку за оттопыренную пазуху.
— Что там у тебя? — спросил я.
— Да так, — ответил чабанок и подмигнул Серому.
— Унесло, значит, — вздохнул Серый.
— Унесло. Какой был ветер... — Я еще раз оглядел разоренный двор и чуть не заплакал: так жаль мне стало на миг затраченного труда и будущих крестьянских радостей.
— А у нас ни грамма не унесло, — сказал Серый, — это потому, что наша земля уже слежалась, и потому, что она вся пронизана корнями.
— Наверное, — согласился я и схватился за горло, вдруг ощутив знакомое жжение.
— Что? — сочувственно спросил Серый.
Я махнул рукой, бросился в коридор и зачерпнул из ведра кружку воды. Сделал несколько глотков, но жжение не исчезало. Попробовал сказать «а-а-а», но услышал только жалкое шипение.
Вышла Оля и по моему лицу догадалась, что произошло.
— Из-за чего? — обеспокоилась она.
Я пожал плечами.
— Мы как раз про землю говорили, — сказал Серый. — Совсем пропал?
— Почти, — ответил я шепотом, взглянул на Серого и попытался улыбнуться.
— Новую землю привезем, — утешал меня Серый. — Не все же ветру дуть. Слежится земля, укрепится корнями — и будет железный порядок.
Я погладил Серого по голове.
— А знаете, чего Гаврилка здесь? Он привез вам синюю птицу. Помните, вы просили поймать сизоворонку? Так он поймал. И примчался чуть свет к нам. Думал, что вы еще у нас живете.
Я спустился с крыльца и поманил чабанка. В его руках трепыхнулась крупная птица с сине-зелеными блестящими крыльями и медно-красной спинкой.
— Ты знаешь эту колдушку: «Синяя птица, хочешь откупиться?» — спросил я у Серого.
— Знаю.
— Проколдуешь, когда я попрошу. А мы будем за тобой повторять.
Оле я сказал, что сейчас выпустим чудо-птицу, после чего всегда будем жить счастливо. Жена засмеялась и прижалась ко мне, я поцеловал ее голубые глаза. Мы стали в ряд — я, Оля, Серый и Гаврилка-чабанок. Я поднял сизоворонку над головой.
— Давай! — скомандовал я Серому.
Серый облизал губы и начал колдушку о синей птице. Он говорил, а мы повторяли:
Я разжал руки, и синяя птица улетела.
— Три звезды — это что? — спросила Оля.
— Серый знает, — сказал я.
— Это солнце, Луна и Земля, — ответил Серый. — Весь мир. — Потом повернулся ко мне и сказал: — Вы совсем забыли про парус, Ген-Геныч, про белый парус с золотыми звездами. Самый раз испытать — такой хороший ветер...
ОСТРОВ СТАРОЙ ЦАПЛИ
Десятка два домов, обнесенных невысокими изгородями из ноздреватого камня-ракушечника, тянутся вдоль пустынного берега залива. К югу от Гавани — так называется деревня — километров на пять простираются солончаки. Там ничего не сеют, лишь пасут овец. Солончаки сменяет пахучая полынь. А уж дальше начинаются поля пшеницы, ячменя, кукурузы, принадлежащие соседнему колхозу. Его центральная усадьба виднеется в солнечную погоду в дрожащем мареве, а по ночам светится мигающими электрическими огоньками. К западу от Гавани минутах в двадцати ходьбы на чистом песчаном берегу возвышается двухэтажный дом отдыха. С наступлением лета, когда дом отдыха принимает гостей, часть жителей Гавани работает там. Другие заняты на заготовке камки — морской травы. Длинные и узкие ленточки камки — сначала темно-зеленые, а потом бурые — выносят из залива волны, устилая берега толстым мягким ковром. В жаркую погоду камка источает ни с чем не сравнимый аромат соли, рыбы, сероводорода — дух залива. Камку сушат, вытряхивают из нее песок и ракушки, складывают в копны, а затем спрессовывают в тюки, как сено, и отправляют на мебельные фабрики. Морская трава не горит, не крошится и хороша для набивки матрацев и диванов. В Гавани, да и в соседних деревнях, ею утепляют на зиму чердаки.
