Мальчишки из Васильков - [14]

— На тот наш грохот и пришел Игнатюк, дед Гаврилки-чабанка, — сказал Селиванов, — и указал нам на выход. Кабы сидели, так и померли бы, — от повернулся и стал спускаться с кургана. Я хотел было взять его под руку, но он улыбнулся, скосил на меня блеснувшие глаза и сказал: — У старого Никанорки есть еще силы! Не надо...

Вход в штольню был заперт покрашенными в зеленый цвет деревянными воротами. На них висел огромный замок. Объяснялось все это очень просто — в штольне хранились овощи: картофель, кадки с солениями, свекла, капуста. Овощехранилище принадлежало городу.

Заведующий хранилищем жил рядом, Сергей и Петя сбегали за ним.

— А-а, — сказал он, увидев Селиванова, — наш боевой дедушка! Добро пожаловать, — заведующий снял шапку и поздоровался с Селивановым за руку. Затем отпер ворота, щелкнул выключателем, нащупав его где-то на стене, и мы вошли в штольню. Пахнуло сыростью, запахом картофеля и укропа. Тусклые лампочки цепочкой тянулись вглубь и исчезали за дальним поворотом.

— Далеко до конца? — спросил я.

— Километра полтора, — ответил заведующий. — Но мы не все используем. Дальше — обвалы. Ответвления тоже пустуют. Пришлось замуровать их, чтобы температурный режим был устойчивым. Но один проходец по просьбе нашего боевого дедушки оставили.

— Он ведет как раз в ту галерею, — сказал Селиванов. Пойдемте. Где твой фонарь, Корнеев? — обратился он к заведующему. Корнеев зажег фонарь, и мы двинулись в глубь штольни, обходя бурты картофеля и свеклы, пробираясь между ящиками и рядами бочек. Последняя лампочка висела как раз над крутым поворотом в узкий и низкий тоннель. Шли медленно. Корнеев с фонарем впереди. Следом Никанор Андреевич. Затем, держась за руки, Серый и Петя. Я замыкал шествие и постоянно натыкался на камни — свет фонаря до меня не доходил.

— В галерею нельзя, — остановившись, сказал Корнеев. — Там обрушивается потолок.

Мы остановились у ступенек, ведущих вниз, в широкую галерею, заваленную обломками черных мокрых камней.

— Это было примерно здесь, — сказал Селиванов, — где-то здесь. Справа обвалившийся вход. Там еще перед этой войной нашли несколько винтовок и человеческие косточки. Старик Игнатюк откопал наган нашего командира. Хранил его у себя, отказывался передать в музей. Когда пришли немцы, спрятал его где-то во дворе. Вскоре старик умер, а где спрятал наган, никому не сказал. Я поручил Гаврилке поискать. Пока никаких результатов... Вот тут все это и было. — Селиванов коснулся рукой моего плеча. — Посмотрели?

— Посмотрел, Никанор Андреевич.

— Ну и довольно. Тишина, — покачал он головой, — какая тишина...

У выхода мы присели на тарные ящики, и Корнеев угостил нас соленым арбузом.

— А теперь можно и дальше, — сказал Селиванов. — Пройдемся пешочком, тут недалеко.

Идя по дну карьера, мы обогнули известняковый выступ и оказались над обрушенным входом в галерею — хаотическим нагромождением почерневших от времени глыб ракушечника.

— Отсюда мы вырвались в ту зимнюю ночь с примкнутыми штыками. У той стены, — Селиванов обернулся и посмотрел на высокую мшистую стену с выветренными нишами, — у той стены беляки расстреляли многих наших товарищей. Вечная им память, — у старика задрожала борода, он кашлянул и отвернулся от нас. — Я пойду, — сказал он, — а вы постойте тут, посмотрите. Я подожду вас у машины, — и Селиванов, опустив голову и по-стариковски шаркая подошвами, направился к известняковому выступу. Когда он скрылся за ним, Серый подошел ко мне и сказал:

— Вон та глыба похожа на человеческую голову в каске. Заметили? — и он кивнул в сторону огромной обомшелой глыбы, сползшей в провал.

— Действительно, — согласился я, вглядевшись.

— Ее бы немного обтесать и сделать лицо... Мы с Петькой уже смотрели. Получился бы отличный памятник...

— Мы пробовали, — сказал Петя, — но это очень трудно. Тут надо много работать. И потом — мы не скульпторы, можем только испортить все, а нельзя.

— Нельзя, — сказал я.

— А вы не хотите попробовать? — спросил Серый. — Мы с Петькой помогли бы вам. И инструмент достали бы.

— Я ведь тоже не скульптор, — сказал я. — И потом, почему ты думаешь, что мне удалось бы?

— Расположите все, как на сцене, — сморщил нос Серый. — Я же видел, как вы из дерева для Ольги Николаевны фигурки вырезаете...

— Но где брать время, Серый? Разве у меня будет столько времени? А если мне придется вообще уехать...

— Тогда и говорить об этом нечего, — сказал Петя. — Пойдемте тогда... Мы может быть и сами... А что? — и он посмотрел на меня с вызовом. Думаете не сумеем?

— Я так не думаю, — ответил я спокойно. — Вот ведь и поэму вы, кажется, закончили писать. Почему не хотите показать ее мне? — я взял Петю за плечо. — Почему?

— Критиковать все мастера, — сказал Серый. — А дело делать охотников мало. Если бы я тогда не украл у вас Петькину поэму, вы бы, наверное, давно ее уже... — Серый махнул рукой. — Скоро, значит, удерете? Но мы и без вас все сделаем.

Я никогда прежде не видел Серого таким сердитым. Глаза у него сузились, ноздри раздулись. Я невольно рассмеялся.

— Что тут смешного? — надулся Серый.

— Ладно, — сказал я примирительно. — Время покажет, кто прав. Я ничего не обещаю вам, кроме одного: мы попробуем здесь поработать. Вместе.