Мальчики и девочки - [5]

— Теперь ты видел, как убивают лошадь, — сказала я поздравительным тоном, будто сама видела подобное сотни раз. — Пойдем, посмотрим, может у кошки в сарае уже котята родились?

Лайард спрыгнул. Он показался мне маленьким и таким послушным. Внезапно я вспомнила, что когда он был совсем малышом, я привела его в сарай и велела лезть по лестнице до самой балки. Это тоже случилось весной, и сена, как и в этот раз, было мало. Я сделала это из азарта, из острого желания, чтобы что-то случилось, о чем потом можно рассказать. На брате было короткое объемистое пальтишко в коричневую и белую клетку, перешитое из моего. Он влез наверх, как я ему велела, и уселся на балке. Под ним оказалась небольшая кучка сена с одной стороны, и земляной пол и старые железки — с другой. Потом я с криками побежала к отцу:

— Лайард влез на балку!

Пришел отец, пришла мама. Отец поднялся по лестнице, говорил он очень спокойно, и спустился с Лайардом подмышкой. Мама оперлась об лестницу и заплакала. Они спросили:

— Почему ты не смотрела за ним?

И никто никогда не узнал правду. Но всякий раз, когда я видела в шкафу или на дне пакета со старыми вещами, где оно закончило свое существование, пальто в белую и коричневую клетку, я чувствовала тяжесть в желудке и тоску от оставшейся вины.

Я взглянула на Лайарда, который совершенно не помнил этого случая, и мне не понравилось выражение его худенького мертвенно-бледного лица. Оно не было испуганным или расстроенным, оно было отстраненным и сосредоточенным.

— Послушай, — сказала я необычно радостным и дружеским тоном. — Ты же не расскажешь никому, правда?

— Не расскажу, — сказал он рассеянно.

— Обещай.

— Обещаю, — сказал он. Я схватила его спрятанную за спину руку, чтобы убедиться, что он не скрестил пальцы. Но теперь все могло обернуться по-другому, ему мог присниться кошмар. И я решила, что сделаю все возможное, чтобы вытеснить из его головы, которая, как мне казалось, не могла одновременно вмещать в себя слишком много, то, что он только что видел. У меня имелись небольшие сбережения, и в тот день мы пошли в Джубили на шоу Джуди Канова, над которым мы оба безумно хохотали. Уж после этого, думала я, все будет, как надо.

Две недели спустя я обнаружила, что собираются убить Флору. Я узнала об этом накануне, когда услышала, как мама спрашивает отца, хватает ли сена. Отец ответил:

— Послезавтра останется только корова, а через недельку мы сможем уже выпустить ее на траву.

И я поняла, что утром наступит очередь Флоры.

В этот раз я и не помышляла о том, чтобы наблюдать за происходящим. На такое можно смотреть лишь раз. С тех пор я не особенно часто вспоминала об убийстве Мака, но иногда на уроках в школе, или когда я стояла перед зеркалом, причесывая волосы и размышляя, буду ли хорошенькой, когда вырасту, та сцена вспыхивала в моем мозгу: я видела, как легко и уверенно отец поднимает ружье, слышала, как смеется Генри над бьющимися в воздухе копытами Мака. Я не испытывала какого-то большого ужаса и неприятия, как возможно испытывал бы городской ребенок: я привыкла видеть смерть животных, это была неотъемлемая часть нашей жизни. Но вместе с тем, мне было немного стыдно, и к этому чувству примешивалась недоверчивость, вынуждавшая меня держаться поодаль от отца и его занятий.

Был хороший день, и мы бродили по двору, собирая нападавшие за зиму ветки. Нам поручили эту работу, но кроме этого, мы сами хотели построить из них шалаш. Сначала мы услышали ржание Флоры, потом голос отца, потом окрик Генри, мы понеслись к сараю, чтобы посмотреть, что происходит.

Дверь конюшни была распахнута. Генри только что вывел Флору, а она вырвалась от него. Она свободно бегала по дворику, от одного конца до другого. Мы влезли на забор. Было здорово смотреть, как она бегает, ржет, встает на дыбы, гарцует и пугает, словно лошадь в вестерне, необъезженная лошадь с ранчо, хотя, в сущности, была просто старой тягловой гнедой кобылой. Отец с Генри бегали за ней, пытаясь поймать болтающуюся узду. Они пытались прижать ее в угол, и им почти это удалось, когда она вдруг, выпучив глаза, рванула между ними и исчезла за углом сарая. Мы услышали, как с грохотом свалилась ограда, когда она прыгнула через забор, и Генри крикнул:

— В поле ушла!

Это означало, что она направилась к длинному L-образному полю, примыкавшему к дому. Что, если она обошла центр и понеслась к проходу, а там калитка открыта… Сегодня утром на поле выезжал грузовик! Отец крикнул, обращаясь ко мне, потому что я находилась по ту сторону забора, ближе к проходу:

— Беги, запри калитку!

Я бегала очень быстро. Я помчалась через сад, мимо деревьев, на которых висели наши качели, перепрыгнула канаву и очутилась в проходе. Вот открытая калитка. Флора еще не выбежала, я видела ее на дороге. Должно быть, она бежала к другому краю поля. Калитка была ужасно тяжелая. Я приподняла ее от гравия и потащила поперек дороги. Я дотащила до середины, когда показалась Флора, она скакала прямо на меня. Оставалось только накинуть цепочку. Лайярд карабкался через канаву мне на помощь.

Но вместо того, чтобы закрыть калитку, я постаралась распахнуть ее как можно шире. У меня не было какого-то определенного плана, просто открыла и все. Флора, не сбавляя хода, пронеслась мимо меня, а Лайярд прыгал и кричал: