Мальчик в лесу - [21]
— А я случайно ремень забыл, — сказал батя. — Дома оставил.
— Тебя самого, — ответил Тимофей, — поперек спины ремнем… И не грусти.
Глава шестая
Унылые болота простирались окрест, пустынные кочковатые болота под цвет шинельного сукна. Кое-где торчали жёсткие космы багульника со сморщенными, будто поджаренными листочками; темнели окошки густой воды, похожей на кофейную гущу. Иногда попадалась кривая сосенка у дороги, вся в странных лох мотьях — фантастическое существо, какая-то лесная шишига… Да и сама дорога была фантастической, сплошь устилали ее белые кости. Вера Ивановна поразилась вначале и не сразу поняла, что это не кости, а полусгнившие березовые жерди белеют в торфяной колее.
Маленький вездеход, именуемый обычно «козлом», довольно бойко пробирался через топи, кренясь и качаясь, хлопая брезентовым тентом, и белые кости хрустели под его колесами. Вера Ивановна с Тимофеем пристроились на заднем сиденье. Впереди за баранкой грузно и прочно сидел старик в военной фуражке, в грубом толстом свитере, смахивавшем на кольчугу. Как узнала Вера Ивановна, это был председатель колхоза, некто Федор Федорович. Рядом с ним, повернувшись вполоборота, неустойчиво прилепился другой старик в интеллигентных очках без оправы, в плаще болонья и с расстегнутым портфелем. Кто это, Вера Ивановна еще не знала.
Председательский «козел» подвернулся неожиданно. Вера Ивановна и Тимофей стояли на лугу возле речки, Тимофей разговаривал с отцом, а Вера Ивановна томилась, не видя конца разговору. Ей неудобно было, холодно, босоножки промокли насквозь. Она не представляла, как пойдет дальше. Английские босоножки на кожаной подошве тотчас развалятся, они не рассчитаны на такие испытания. А без обуви и нескольких шагов не пройти. Напрасно давеча бодрилась, напрасно шла босиком — только пальцы ободрала, насажала синяков и ссадин. Теперь от холодной воды нестерпимо заболели ноги, каждая ссадинка ноет…
И вот, когда пребывала Вера Ивановна в этом угнетенном состояний, первый раз ей улыбнулась удача. Наверху, на береговом обрыве, засигналил бодрый автомобильный гудок, затрещали кусты, и высунулась тупая морда «козла» с вытаращенными, игриво блеснувшими фарами. Председатель колхоза, как выяснилось попутно завернул сюда — поглядеть на сенокос.
— Подите садитесь! — внезапно предложил Тимофей, указывая на машину. Он так предложил, будто машина была его собственностью, а внушительный старик за баранкой — личным шофером.
— А они… туда же поедут? В Шихино?
— Да садитесь, — повторил Тимофей. — Тама договоримся.
Неизвестно, как они договаривались. Вера Ивановна не слышала. Она сидела в машине, боясь, что «козел» в другую сторону поедет… Вернулся председатель, следом независимо шел Тимофей. Разместились в машине. Тронулись. И никаких расспросов, никакого любопытства, словно бы каждый день председатель подбирает в лесу незнакомых женщин с мальчишками.
А может, думала Вера Ивановна, Тимофей знал, что появится машина, и маршрут знал заранее? У этого ребенка ничего не поймешь… То упрямится, то скрытничает, то хитрит. Вдруг сам вызвался провожать до Шихина… На лугу встретили какого-то горбатого мужчину в гимнастерке, Тимофей стал кричать на него и грубить. Выяснилось: родного отца ругает. Накричал, а затем поделился махоркой с родителем. Милая семейная сцена…
«Козла» внезапно дернуло, все повалились набок. Брезентовый низкий потолок, щелкнув, пустил облачко пыли в глаза Веры Ивановны. Заревел мотор, председатель судорожно выворачивал баранку.
— Не газуй! Не газуй, тебе говорят! — нервно кричал старик с расстегнутым портфелем, открывая дверцу и собираясь выпрыгивать. А машина все кренилась, под ее днищем плюхало, со свистом летела грязь из-под колес.
— Амба, — выдохнул председатель, глуша мотор. — Толкнуть придется.
— Я предупреждал: не газуй! — вскрикнул старик с портфелем. — Кто газует на пробуксовке?
— Может, сядешь за руль? — спросил председатель. — Покажешь?
— За руль не сяду, официальных прав не имею, но в технике вождения разбираюсь! Всю жизнь на машинах проездил!
— А не сядешь, так молчи, — сказал председатель.
Они всю дорогу препирались, эти два старика. То ли сварливые характеры у обоих, то ли давнишняя неприязнь. Старик с портфелем, нервный и суматошный, все наскакивал на председателя, поддразнивал его, а председатель отругивался угрюмо, односложно и тем не менее ехидно.
Вылезли из машины. На задней стенке «козла» были привинчены железные ручки (видимо, специально для вытаскивания). Увязая в грязи, дыша едкой автомобильной копотью, схватились за эта ручки; Вера Ивановна тоже схватилась, и никто из попутчиков не удивился, восприняли как должное.
— Берем на себя! — скомандовал председатель.
— Нет, подаем влево! — закричал старик с портфелем.
— Не очень, не очень… — рассудительно проговорил Тимофей, — пупок развяжется!
«Господи, — вдруг подумала Вера Ивановна, — неужели все это со мной происходит? Что я делаю? Почему я здесь? Это ведь сон какой-то…»
Она впервые как бы очнулась от сегодняшней спешки и кутерьмы, посмотрела на себя трезво. И удивилась всей нелепости происходящего. Зачем ей понадобилось разыскивать телефон, бросаться из деревни в деревню, ловить машины, кого-то упрашивать, умолять, унижаться? Зачем? Если не сегодня исправят линию, так завтра исправят, и Серебровский позвонит вторично. Отчего же Вере Ивановне показалось, что нельзя медлить, что разговор должен сегодня состояться, что другой возможности не будет? Неужели все это путешествие она затеяла потому, что боялась предстоящего разговора, боялась, что Дмитрий Алексеевич опять заупрямится и откажет Серебровскому? Лыкова сегодня нет дома, волей-неволей Вера Ивановна должна говорить вместо него, дать Серебровскому ответ… Неужели подсознательно Вера Ивановна и ощущала это как последнюю возможность что-то спасти? «Да нет же, — сказала она себе, — это абсолютная чепуха, я не думала об этом, я не хотела решать за Лыкова. И то, что я кинулась разыскивать телефон, — просто безрассудство, наваждение какое-то, дикая нелепость, мне совершенно несвойственная…»
