Мальчик, сделанный из кубиков - [56]

– Если все вороны улетят из Тауэра, он рухнет, – сообщает Сэм.

Входим в автобус и поднимаемся по лесенке на второй этаж. О чудо – передние сиденья оказываются свободными, так что мы плюхаемся на них, и я беру Сэма на колени, чтобы ему было лучше видно. Не в состоянии переварить масштаб, шум и бешеный ритм столицы, Сэм сидит в полном молчании, разинув рот от изумления. Его пальцы поочередно стискивают то сиденье, то меня, то снова наушники в цикле сенсорного самоуспокоения. Внезапно на меня накатывает волна ужаса, что моя затея была неправильной, что у Сэма психологическая травма и мы должны немедленно возвращаться обратно. Бросаю взгляд на Эмму на соседнем сиденье, но она уже уткнулась в телефон и не видит ничего вокруг. Автобус ползет по Эджвер-роуд с его кальянными и магазинами электроники, потом выезжает на Оксфорд-стрит, широкие тротуары которой запружены чудовищными толпами одержимых покупательской лихорадкой. И лишь свернув на Риджент-стрит и очутившись в веренице автобусов, важно проплывающих мимо роскошных витрин дорогих магазинов, мы вновь нарушаем молчание.

– Сэм, у тебя все в порядке?

Он не отвечает, и я стучу пальцем по наушнику. Сэм оборачивается ко мне:

– Что?

Я высвобождаю его ухо:

– У тебя все в порядке? Как тебе Лондон?

– Слишком много всего сразу происходит! – кричит он. – Мне страшно!

Он забивается ко мне под мышку и принимается теребить петли моей куртки.

– Все в порядке. Лондон – это почти как Бристоль, только больше, – говорю я.

– И всяких стремных чуваков в нем тоже больше, – подает голос Эмма, одновременно тыкая пальцем в экран телефона.

Мы выходим из автобуса и медленно идем на Трафальгарскую площадь. Сэм крепко сжимает мою руку. Кажется, он вот-вот расплачется, но потом вскидывает голову, и его глаза изумленно распахиваются при виде Колонны Нельсона. Он хочет немедленно присесть на парапет фонтана и достать книгу про Лондон, чтобы проверить, насколько фотографии совпадают с реальностью. Рассказываю ему, что раньше можно было прямо на площади купить птичий корм и покормить голубей, но потом это запретили: они слишком много гадили. На мой взгляд, этот исторический факт способен заинтересовать любого восьмилетку. Эмма фотографирует нас с Сэмом у фонтана. Мы идем к зданию Парламента, выводя из себя других пешеходов тем, что все втроем держимся за руки. И снова Сэм желает провести скрупулезное сравнение реального места с его фотографиями в книге и выражает недовольство тем, что Биг-Бен показывает совсем другое время, нежели на снимке.

– Нет уж, мы не будем ждать здесь до семи часов! – восклицает Эмма.

В конце концов мы поспешно идем дальше, потому что толкотня и шум действуют Сэму на нервы.

– Слишком быстро, – жалуется он. – Здесь все слишком быстро.

Садимся на другой автобус и едем вдоль набережной Темзы, глядя на пассажирские суденышки, утюжащие речную гладь. На каждой остановке Сэм выглядывает в окно и спрашивает, почему люди выходят и куда они идут. Эмма дает ему свой телефон и показывает наш маршрут на гуглокартах.

Следующая остановка наша. Выходим из автобуса и идем пешком, пока не оказываемся у внешних стен Тауэра. Увидев башни на фоне потихоньку темнеющего неба, Сэм с визгом тычет пальцем – на то самое здание, которое мы с ним вдвоем создали в «Майнкрафте».

– Лондонский Тауэр! – кричит он и в полном восторге хватает Эмму за руку.

– Ну что, внутрь пойдем? – спрашиваю я.

Поначалу он с энтузиазмом кивает. Но чем ближе мы подходим, тем гуще толпа. По площади с воплями носятся ребятишки, затевают возню; дорогу нам преграждает группа туристов, фотографирующихся на телефон. Сэма со всех сторон толкают и пихают. Настроение у него очень быстро изменяется.

– Мне это не нравится, – говорит он негромко.

Эмма берет его за руку.

– Сходи посмотри, большая там очередь или нет, – говорит она мне.

Ворота высятся впереди, отбрасывая длинную тень. Толпа подхватывает меня и увлекает за собой; оборачиваюсь, чтобы проверить, вместе ли еще эти двое. Быстро нахожу взглядом Эмму – она пытается сделать селфи со стражем в красном камзоле, однако Сэма рядом нет. Останавливаюсь как вкопанный. Накатывает внезапная паника. Оглядываю толпу, но Сэма нигде не видно. Бегом бросаюсь обратно, петляя сквозь толпу, как кролик.

– Сэм! – кричу я. Когда я оказываюсь рядом с Эммой, меня уже трясет. – Ты видишь Сэма? – кричу я. – Ты должна была за ним присматривать.

– Он не мог уйти далеко.

Принимаемся оглядываться, пытаясь высмотреть в толпе маленького мальчика. Отчаянно соображаю, что делать, как вдруг замечаю на земле знакомый предмет. Это наушники Сэма. В ужасе подбегаю к ним, поднимаю и снова кричу. Ужас внезапно обретает вполне зримые очертания.

– Сэм!

В моей черепной коробке, как ошпаренные, мечутся мысли. Куда он пошел? К дороге? К реке? Может, уже пора привлекать полицию? Может, кто-то его увел? Время растягивается до бесконечности, гул толпы отступает куда-то далеко, отодвинутый разверзающейся бездной ледяного ужаса. Это чувство, знакомое каждому родителю: тошнотворный, до темноты в глазах, страх потерять своего ребенка. Смутно припоминаю тот раз, когда это случилось в супермаркете – убийственные десять минут, когда мы бестолково метались между стеллажами, – но то был магазин рядом с домом. А это Лондон. Здесь нет стойки информации.