Мальчик с Антильских островов - [12]
«Какая замечательная музыка!» — удивился старик.
Медуз поет. Своим скрипучим глухим голосом он изображает сотни скрипок, двадцать виолончелей, десять кларнетов, пятнадцать контрабасов. Я с увлечением подхватываю слова волшебной песенки:
Но — увы! — раздается голос мамы Тины, прерывающий наш дуэт. Скрепя сердце, с трудом удерживаясь от слез, я оставляю моего старого друга, пожелав ему на ходу доброй ночи.
Так случается почти каждый вечер. Мне никогда не удается дослушать сказку до конца. То ли мама Тина зовет меня слишком рано, то ли мосье Медуз рассказывает слишком медленно. Во всяком случае, каждый вечер мое любопытство остается неудовлетворенным.
ДАЛЕКАЯ ГВИНЕЯ
Мы знаем, что земля простирается немного дальше Петиморна и что за заводскими трубами и за холмами, которые обступают нашу плантацию, есть еще такие же плантации.
Мы знаем также, что существует город Фор-де-Франс, где много автомобилей.
Мама Тина уже рассказывала мне о далекой стране, под названием Франция, где у всех людей белая кожа и где говорят на языке, который называется «французским», — это страна, откуда берется мука для хлеба и пирожков и откуда привозят разные прекрасные вещи.
Наконец, мосье Медуз по вечерам в своих рассказах и сказках упоминал еще более далекую, чем Франция, страну, откуда был родом его отец, — Гвинею. Там люди такие, как я и он, но они не умирают ни от усталости, ни от голода.
Там нет такой нищеты.
Странные истории рассказывает мосье Медуз о рабстве со слов своего отца. Того привезли сюда из Гвинеи, навеки разлучив с семьей.
— Каждый раз, как мой отец пытался рассказать мне историю своей жизни, дойдя до слов: «У меня был старший брат Усма́н и младшая сестричка Сония», он зажмуривал глаза и внезапно умолкал, не в силах продолжать рассказ. И я тоже закусывал губы и чувствовал камень на сердце. «Я был еще молодой, — говорил мой отец, — когда все негры Мартиники сбежали с плантаций, потому что им сказали, что рабство кончилось. Я скакал от радости как сумасшедший, — ведь мне уже давно хотелось стать свободным или сбежать. Но когда моя радость немного поутихла, я обнаружил, что ничего не изменилось ни для меня, ни для моих товарищей.
Я не вернул ни братьев, ни сестер, ни матери, ни отца. Я оказался в том же положении, что и остальные негры в этой проклятой стране. Земля осталась у беке, вся земля, а мы продолжали работать на них. Закон запрещает им сечь нас, но не обязывает их как следует оплачивать наш труд»… Да, — добавляет от себя Медуз, — во всех смыслах мы в подчинении у беке, привязаны к их земле; они так и остались нашими хозяевами.
Тут мосье Медуз приходил в ярость, и хоть я из сочувствия хмурил брови и готов был наброситься с кулаками на первого попавшегося беке, я не совсем понимал, на что он жалуется.
И чтобы его утешить, говорил ему:
— Если ты поедешь в Гвинею, мосье Медуз, я, пожалуй, поеду с тобой. Я думаю, мама Тина позволит.
— Увы! — отвечал он с печальной улыбкой. — Медузу не видать Гвинеи. К тому же у меня теперь нет ни матери, ни отца, ни братьев, ни сестер в Гвинее… Только когда умру, попаду я в Гвинею, но я не смогу взять тебя с собой: ты недостаточно стар и потом тебе это ни к чему.
ДУРНЫЕ ПРИМЕТЫ
Мы знали еще массу важных вещей, которые нам внушали родители, например правила:
Никогда не здоровайтесь с людьми, которые попадаются вам навстречу вечером, потому что, если это зомби[11], они унесут ваш голос к дьяволу, и тот может потребовать вас к себе в любое время.
Всегда закрывайте дверь, когда находитесь в хижине вечером, потому что злые духи могут забросать вас камнями и вы будете болеть всю жизнь.
Когда ночью чуете какой-нибудь запах, нельзя говорить о нем, иначе ваш нос отсохнет, как старый банан.
Если найдете монетку на дороге, помочитесь на нее, прежде чем подобрать, а то ваша рука может распухнуть, как жаба.
Не разрешайте собаке смотреть на вас, когда вы едите. Дайте ей кусочек и прогоните ее, не то у вас вскочит ячмень на глазу.
Я, знавший столько сказок и загадок, остерегался повторять их днем, потому что знал, что при этом рискую превратиться в корзину.
И все мы, во избежание неприятностей, опасались приближаться к мазель Абизоти́, у которой был «дурной глаз».
СУББОТНИЙ ВЕЧЕР
Время для нас — попеременная смена ночей и дней, из которых особенно выделялись три: суббота, воскресенье, понедельник.
Суббота — это день, когда мама Тина очень рано уходит на работу, чтобы закончить во что бы то ни стало недельный урок; и в этот вечер рабочие возвращаются гораздо раньше на Негритянскую улицу.
Еще до наступления вечера на нашей улице появляются мужчины, которые со смехом и шутками направляются к «дому». Мужчины, очень могучие на вид, одеты кто во что горазд. Затем появляются строгие женщины и смешливые девушки. Молодые погонщики мулов, обнаженные по пояс, победоносно въезжают на резвых скакунах.
В одно мгновение меняется вид Негритянской улицы.
Торговцы из Петибурга[12] в длинных белых балахонах повсюду расположились со своими лотками и корзинами. Медленно притекает землистая толпа с мотыгами на плечах и становится в очередь перед конторой управляющего в ожидании получки.
