Мальчик, который умел летать - [9]

Старик усмехается.

— Калека? — спрашивает он, — Ты такой, каким себя считаешь. Сможешь полететь, станешь таким, — он указывает на картину, — Будешь бояться, останешься прежним. Но и мир вокруг будет меняться только к худшему.

Я хочу прокричать, что я никогда не стану таким, как на гобелене. Хочу, но что-то внутри останавливает.

— Тебе придет письмо, — доносится в дымке полудремы голос старика.

Я просыпаюсь среди ночи в чужом доме и спрашиваю в темноту:

— Что теперь делать?

Тимур приезжает рано, до десяти. Я вожусь на кухне, мою чашку после завтрака, когда он входит и садится за стол.

— Ты его видел сегодня? Этот сон? — спрашивает он сходу. Я пытаюсь одновременно поставить чашку и развернуться на костылях. Не получается. Чашка падает на пол. Я зажмуриваюсь, предчувствуя звон, но она только откатывается в сторонку. Тимур подхватывает ее и с интересом изучает, — Ух ты, даже трещины нет. Это моя любимая чашка, если что, ее бить необязательно.

Краснею. Я никогда не думал, что у людей есть любимые чашки.

Тимур внимательно на меня смотрит.

— Так ты сон видел, да?

Качаю головой. Задаю дурацкий вопрос.

— А ты?

— И я видел. Два года не видел, а тут вдруг увидел. Гобелен был?

— Что?

— Гобелен, — нетерпеливо ерзает Тимур, — Настенный ковер ручной работы с какой-нибудь картиной. Вид декоративного искусства. Ну, штука такая, на стене висела.

Я знаю, что такое гобелен. Узнал вчера во сне.

— Был.

— Себя видел?

Дергаю подбородком. Еще бы.

— Старик сказал, что мы сможем летать, — продолжает Тимур, и я понимаю, что он видел другой, только свой сон, — Что ты сможешь встать на ноги.

— Это всего лишь сон, — говорю я. Тимур очень серьезно меня оглядывает.

— Один сон на двоих? Кир, я не верю в совпадения. Ты и сам вчера говорил, что был в том замке. И я тебе верю.

Людей не исправишь. Валеркина мать не бросит пить, а отчим Рыжей не поймет что за гнусность он совершил. Мать Леськи-скрипачки не перестанет сходить с ума. В зале этой квартиры больше никогда не прозвучит смех родителей Тимура. А я не расстанусь с костылями.

— Зачем это тебе? — спрашиваю я.

Тимур не врет мне насчет света и добра. Серые глаза становятся ледяными.

— Я найду того ублюдка на "Паджеро", — говорит он, — И уничтожу. Мне надо летать.

Он хочет убить. Я хочу ходить. Не очень-то мы похожи на спасителей мира.

Раздается звонок в дверь. Тимур срывается с места и приходит через минуту, держа в руках что-то белое.

— Почтальон приходил, — говорит он, протягивая мне конверт, — Заказное.

На конверте марка. Замок с белыми башенками. И надпись: "Киру и Тимуру".

— Открывай, — требует он. Я вспоминаю предыдущее письмо и смотрю на левую ладонь. Она все еще немного "ноет", — Кир, да е…твою мать, чего ты телишься? — Тимур забирает у меня письмо и рвет конверт у края.

В эту самую секунду мир вокруг меняется.

4.

Я один стою у подножья скалы. Вокруг такие же скалы и никого. Там, наверху, Замок. Но до него не добраться. По крайней мере, не мне. Скалы не предназначены для того, чтобы по ним поднимались калеки.

Я не знаю почему письмо перебросило меня сюда. Я не знаю где Тимур. Я не знаю что с ним.

И мне страшно.

В горах прохладно. Я одет в новые джинсы, которые мне дали в приюте, и рубашку. Этого явно недостаточно. Я стою всего десять минут, но уже начинаю мерзнуть.

— Тимур! Ти-и-и-им! — эхо такое громкое, что я невольно вздрагиваю. Будь он рядом, он услышал бы, это уж точно. Но я все-таки зову снова, — Тимур!

Звать их бесполезно. Пробовал уже.

Я не знаю как вернуться назад. Я не могу идти наверх. Впереди есть тропинка среди камней. Но она не для меня.

Я сажусь на камень. Но вечно тут не просидишь. Я замерзну.

Если есть тропинка, значит, она ведет в замок. Надо идти.

В горах быстро темнеет. Солнце сначала кажется очень ярким, а потом закатывается за скалу и мгновенно пропадает.

Я иду уже несколько часов. А кажется, что пару дней. Только замок не становится ближе. Когда становится совсем темно, сажусь на холодную землю прямо на тропинке. Болят спина и руки. Прислоняюсь спиной к камням и поднимаю лицо к небу.

Небо светится яркими точками. Я вспоминаю слова Тимура о том, что он нигде больше не видел таких ярких звезд. Это и вправду красиво.

Только очень холодно и хочется есть. Я закутываюсь в рубашку и пытаюсь уснуть. Не получается. Думать о том, почему я здесь, не хочется.

Я думаю о Валерке, о ребятах. Интересно, Танька довольна тем, что я пропал? А Леська-скрипачка наверняка переживает, что я не прихожу к переходу.

А еще я думаю о том, где сейчас может быть Тимур. Мне все кажется, что он совсем рядом, сидит, точно так же, как и я, на холодной земле и смотрит в небо.

Рассвет я встречаю совсем закоченевшим и очень усталым. Надо идти вперед, надо, только вот сложно даже подняться. Я доползаю до ближайшего камня, пересаживаюсь до него, а уж потом встаю, опираясь на костылях. В рассветном свете замок на вершине кажется близким, но я знаю, что это не так. Не для меня.

Я не знаю, что заставляет меня идти дальше. Может быть, страх замерзнуть. А может быть то, что здесь совсем никого нет. Но уж точно не обещанная ими способность летать. И ходить.