Мальчик из Уржума. Клаша Сапожкова - [36]

Парень бросил в воду окурок и ушел в цех. А Сергей зашагал к воротам.

Во дворе Сергей встретил несколько мальчишек, которые, перепрыгивая через мыльные лужи, бежали куда-то к цехам. С виду они были моложе Сергея года на два — на три.

У мальчишек и лица, и руки, и одежда были перемазаны сажей.

«Где же это они на мыльном заводе столько сажи набрали?» — удивился Сергей.

У калитки он спросил сторожа:

— Что у вас эти мальчишки делают?

— Котлы чистят, — ответил, позевывая, сторож. — Двадцать три копейки в день зарабатывают.

«Так вот он какой, завод, — думал Сергей, шагая по дороге в город, — каторга и та, пожалуй, лучше».

Когда дома вечером Сергей рассказал о Крестовниковском заводе Спасскому, тот только плечами пожал.

— Завод как завод. Другие еще хуже бывают. А если тебе не нравится, так ты возьми и переделай.

Тем разговор и кончился.

Через несколько дней после этого Сергей познакомился с одним стариком рабочим. Старик жил неподалеку на Нижне-Федоровской.

Фамилия у него была какая-то длинная и чудная, а звали его все попросту Акимычем.

Знакомство у Сергея со стариком началось так.

Раз вечером, когда Сергей возвращался домой, кто-то окликнул его:

— Паренек, а паренек!

Сергей обернулся. У низеньких, покосившихся ворот стоял старик с прокуренными нависшими усами и клочковатой бородкой.

— Огоньку нету?

Доставая из кармана коробок спичек, Сергей подумал: «Где я этого старика видал?»

И тут он вспомнил густую пелену молочного тумана в мыловаренном цехе у Крестовниковых и того старика, который сказал ему:

«Погляди, погляди, если что разглядишь».

Это и верно был тот самый рабочий.

Вскоре Сергей с Акимычем подружился и даже стал изредка заходить к нему в гости.

В маленькой комнате, оклеенной наполовину оберточной бумагой, а наполовину цветистыми розовыми обоями, сильно пахло махоркой и геранью. На окошке висели две клетки со щеглом и скворцом.

Однажды, когда Сергей пришел к старику, Акимыч менял в клетках воду и подсыпал в кормушки конопляное семя.

Он поздоровался с гостем, а потом снова принялся за прерванное дело.

— Чего носом-то вертишь? — говорил он скворцу. — Чего? Работничек!.. Ишь, зоб-то как набил. Разжирел, что околоточный. Вот пошлю тебя на завод кислоту переливать, тогда узнаешь. А то сидишь да чиликаешь. Какой от тебя толк? Дармоед ты, дармоед.

А ты чего воду расплескал? — ругал он щегла. — Слуга я тебе, что ли? Легко, думаешь, мне уборкой заниматься? И без тебя дела хватает. Вот погоди, выпущу я тебя на двор, там кошки тебя сожрут.

Подсыпав птицам корма и налив в чашечки воду, Акимыч повернулся к Сергею.

— А теперь и мы с тобой малость поклюем.

Он достал связку баранок и налил из жестяного чайника два стакана чая.

— Давненько я с молодым народом чаю не пил, — сказал Акимыч, прихлебывая из стакана. — Сын-то у меня, пожалуй, немногим постарше тебя будет. Тебе сколько?

— Шестнадцать в марте.

— Значит, мой постарше — ему двадцатый. А я думал по виду, что тебе тоже годков восемнадцать.

— Где же ваш сын? Уехал куда?

— Недалеко уехал. Рукой подать, а только я его пятый месяц не вижу.

Старик наклонился к Сергею и сказал ему на ухо:

— Сидит.

И тут Акимыч рассказал, что сын его, Григорий, не дурак, книжки читает и в работе тоже маху не даст. Если б ему поучиться, он бы, может, до техника дошел. Только характер у него горячий, а мастер в цехе — собака. Ну вот, у них и дело вышло… Только за третьим стаканом Сергей узнал от Акимыча, какое вышло дело.

— Из-за штрафа все это получилось, — вполголоса говорил Акимыч. — Да не сына моего оштрафовали, а другого. Штрафуют ведь у нас каждый день. Моргнешь лишний раз — и то штрафуют. А сынишка мой возьми да и скажи это мастеру прямо в глаза. А мастер его по зубам. А мой Григорий ему сдачи… Ну вот — и посадили. Да еще перед этим обыск сделали и нашли… книжки… запрещенные…

— А откуда же он книжки брал?

— Да уж брал, — сказал Акимыч и на этот раз ничего больше не захотел рассказывать — ни про сына, ни про запрещенные книжки.

Только после того как старик познакомился с Сергеем поближе, стал он говорить с молодым своим приятелем попросту обо всем, что думал.

Немало узнал от него Сергей про заводское житье.

— Я, — говорил старик, — на заводе новичок, всего лет пятнадцать с лишним работаю. А есть у нас такие, что тут при заводе и родились. Мальчишек, котлочистов наших, видал? Так у многих из них и отцы здесь работают, и деды тут же помирать собираются. Да и куда уйдешь? Братья Крестовниковы — народ деловой, пронзительный. Они при заводе свои лавки открыли — на книжку товар отпускают. Рабочий человек и оглянуться не успеет, а уж он кругом в долгу. Да к тому же у нас, почитай, каждый рабочий в собственном доме живет. Дом не дом, конечно, а четыре угла да труба наружу, а деньги на такой дворец те же братья Крестовниковы давали. Вот и выходит: они радетели наши, а мы их должники по гроб жизни. Свечку за них ставить должны, за здравие их драгоценное.

Сам бы я до всего этого, может, и не дошел бы, — прибавлял старик, — да Григорий мне, как на ладони, все показал, а ему умные люди глаза протерли. Понимаем мы теперь, что да кто всему виною, только прямо об этом говорить не следует. У нас полгода тому назад студента одного арестовали — практиканта в кислотном цехе. Социалистом оказался. А кто донес? Не иначе, как старший мастер. Он, говорят, в охранке служит.