Мальчик из Фракии - [4]

— Теперь мы нескоро увидим настоящие деньги, — вздохнул шедший позади молодой солдат. — Брат последнюю козу съел…

— Иди ты знаешь куда со своей козой! — рассердился Констант. — Лезешь в серьезный разговор с козами.

Воин шмыгнул носом, пробурчав:

— Трудно…

— Знаю. Но если император покинет этот мир, то можно ждать улучшений. Так моей бабе жена нашего начальника сказала. Вот только когда это случится?

— Не рассчитывай на такой исход. Подумай лучше над тем, что я придумал.

— Нам хватит и одного жалованья. Да пошлёт его господь когда-нибудь вновь! Никто из нас не откажется от твоего предложения, Фока. Никто! Кажется, я не зря ходатайствовал за тебя.

Невысокий бородач усмехнулся. Убрал от глаз рыжую челку.

«Зачем слова? Каждый выживает, как может. Если мы, солдаты, не станем держаться друг за друга, что нам оставят остальные? Хоть кто-нибудь поделится с нами?» — подумал он.

Даже выплатив армии свой немалый донатив, новый цезарь не смог начать регулярно выдавать жалование солдатам.[9] Чтобы поправить ситуацию в хозяйстве империи он на четыре года уменьшил на четверть государственные подати, снял пошлины на ввоз в Константинополь вина и масла.

Констант поковырял ногтем в зубе. Потом медленно сказал:

— Свою долю должен получить и наш сотник. Он жаден, но… На всякий случай. Ты ведь меня понимаешь?

— Это мудро. Пара-тройка барашков от него не убежит. Но пусть он возьмет их сам из той части добычи, что мы честно вернем. Ей богу, все справедливо!

Фока поднял белесые глаза к небу. Там среди редких облаков сейчас должен был находиться бог. Он все слышал и видел каждого обитателя тверди, которую сам сотворил.

— Э-э-э… а ты прав.

Рыжий коротышка скривил запекшиеся от жажды губы, не желая больше ничего говорить. Если бы его отец имел столько же ума, сколько Иисус дал ему одному, они не голодали бы холодными зимами. Сестры и братья не умирали бы с голоду. На всю жизнь он сохранил в памяти их распухшие тела, с раздутыми животами. Какой это был год? Империя содрогалась болезнями, голодом и страхом. Юстиниан не прекращал войны, не прекращал выбивать из должников старые налоги. Немногие из солдат получали жалованье. Год выдался неурожайный. Пришли холода. Все покрыл снег. Селение голодало: первыми умирали дети. «У отца тогда выпала половина зубов. Все мы стали похожи на обтянутые кожей скелеты. Ну и зима была!» — с ужасом вспомнил Фока.

— Эти сытые выродки в столице не многого лишатся, если каждый из нас получит по десятку овец. Они проматывают наши деньги и давно заслужили урок, даже если и очень скромный. Кто еще кроме нас самих вознаградит нас же за верную службу.

— Тогда не снимайте чехлы со щитов и никого не жалейте, — сказал Фока, поглаживая густую бороду.[10] — Да поможет нам Иисус!

— Ты говоришь как настоящий сотник, Фока! — снова расхохотался Констант. — Святой дух, как же обрадуется моя жена! Эй, Савва, видишь то большое стадо в низине!? Скоро мы возьмем его себе!

3

Амвр продолжал подъем. Он повернул вместе с тропой и обошел большое старое дерево. Чтобы дойти до второго пастбища коротким путем, нужно было подняться выше в гору, а затем, обогнув её, выйти на другую тропу. Мальчик шёл уже больше часа. Ферма, где он вырос, оставаясь всю жизнь рабом, сделалась совсем маленькой. Её было хорошо видно, но Амвр шагал не оглядываясь. Он никогда не смотрел в ту сторону, когда был в дороге. Так ему больше нравилось: не смотреть и не думать о том неприятном, даже жутком, что оставалось у него сейчас позади.

Желудок мальчика, почти всегда мучимый голодом, был спокоен. Ребенок привык забывать о пище, когда её не было. То, что он съел утром, скоро должно было стать далеким воспоминанием. Идти предстояло весь день и всю ночь. Добравшись до пастухов к вечеру, малыш должен был утром вернуться на ферму.

Птицы пели вокруг, а солнце и лёгкий ветер ласкали теплом густые волосы Амвра. Молчавший все утро, мальчик нашел силы, чтобы бессвязно запеть. В звуках грусти неумело сплетенных из слов, он находил сейчас успокоение. Постепенно песня ребенка стала не такой печальной. В ней появились ноты радости, естественные в моменты безопасности и покоя. Мальчик шел вперед, ничего не замечая. Его ждала усеянная ягодами поляна, прохладная вода у ручья и тайное счастье раба — одиночество.

У зарослей дикой малины, ребенок остановился. Не переставая петь, он принялся собирать и есть кисловатые ягоды. Ни что не тревожило его сейчас. Три года назад, еще совсем малышом, он нашел это место полное стольких удовольствий вкуса.

Спелые ягоды притягивали темным цветом. Они небыли велики, а заросли были густыми. Острыми шипами защищали они свои плоды. Малыш старался не поцарапаться. Он вытягивал из зеленого колкого облака одну ягоду за другой. Малина таяла на языке. Разливалась кисловатым соком во рту. Наполняла ноздри сладким ароматом.

Мальчик переходил от одного куста к другому. Вдруг он почувствовал, как смолкли пестрые звуки насекомых. Чьи-то быстрые сильные руки, пробив кустарник, схватили его. Одна тяжёлая мужская лапа взяла ребенка за шею, а другая до боли зажала рот. Руки резко дернули Амвра. Он ощутил боль от множества наносимых царапин. Треснула старая туника.