Мальчик из джунглей - [5]

Мы с папой ходили на стадион «Стэмфорд Бридж» поболеть за «Челси» и всегда по пути заворачивали в наш любимый паб поесть пирога со свининой и чипсов. Если погода позволяла, мы сидели снаружи, а вокруг мельтешил народ, одетый в синее. И потом, идя к стадиону, мы тоже вливались в синюю реку. Мне нравилось, как начинается матч и сама игра тоже. Дома мама неизменно интересовалась, что мы ели на обед, и мы смущённо мямлили про пирог и чипсы. И тогда мама нас обоих отчитывала. Это мне нравилось тоже, потому что и это было частью похода на футбол.

Папина удочка стояла в углу за морозильником, где обычно, и его гавайская гитарка-укулеле лежала на пианино – там, где папа сам её оставил. А ещё была папина фотокарточка, где он гордо улыбался, держа в руках пойманную щуку весом чуть не в пять кило. Когда папа уезжал куда-нибудь на учения или за границу – а уезжал он частенько, – я дотрагивался до снимка и иногда даже разговаривал с ним, если, конечно, рядом никого не было. Я поверял фотографии все мои горести. Папина карточка для меня была всё равно что икона или талисман. Но сейчас я старался вообще не глядеть на снимок, потому что знал: мне снова будет грустно. Без фотографии мне было плохо, но лучше уж плохо, чем грустно – я и так весь был до краёв заполнен грустью, и новая грусть в меня уже не помещалась.

Ещё несколько дней, просыпаясь по утрам, я думал, что всё это просто страшный сон. Что папа, как обычно, сидит на кухне и завтракает, а после он отведёт меня в школу. И потом на меня наваливалось понимание, что никакой это не сон, не кошмар, а самая что ни на есть ужасная правда.

Спустя неделю или около того после похорон я отправился в школу. Все были такие предупредительные. Ужас до чего предупредительные. Но на самом деле – я это чувствовал – никто не хотел со мной разговаривать. Даже мои лучшие друзья – Чарли, Тонк и Барт – держались на расстоянии. Мы ведь с ними всю жизнь дружили, а теперь они просто не знали, что сказать мне. Всё изменилось, сделалось каким-то неловким, неестественным. И не только всё, но и все. Учителя стали прямо приторными, даже директор мистер Маккензи по прозвищу Биг Мак. Я словно купался в сладком сиропе. Все вокруг притворялись, а мне от этого делалось очень одиноко. Как будто в школе мне теперь не было места.

И однажды утром я решил, что больше не могу. Я поднял руку на уроке и попросился выйти в туалет. Но ни в какой туалет я не пошёл. Я просто вышел из школы и отправился домой. Мамы дома не было, я уселся на ступеньку крыльца и стал ждать. Там-то меня и нашёл Биг Мак. Он совсем не рассердился. Просто позвонил маме в больницу и попросил её прийти. Мама расстроилась, это было заметно, сказала, что из-за меня такой случился переполох. Я почти надеялся, что она рассердится, даже ждал этого. Но она тоже не рассердилась. А сбега́л я ещё не раз.

Однажды после обеда мама пришла к школьным воротам прямо в форме медсестры. Я всегда ходил из школы сам, никто меня не встречал. Значит, что-то стряслось, сообразил я. Мама сообщила, что у неё новости, хорошие новости. Бабушка приехала к нам – на этот раз одна, без дедушки. «Тоже мне, хорошие новости», – тут же приуныл я. Опять бабушка будет выговаривать мне за столом: «Кушай бутерброд, как воспитанный мальчик». И тут-то мама мне всё и рассказала.

– Мы с бабушкой посоветовались и обо всём договорились, – начала она. – И решили, тебе нужно больше времени, чтобы всё улеглось, и зря я сразу же отправила тебя в школу. Мы, наверное, слишком поспешили вернуться к обычной жизни – мы с тобой оба. Все вокруг так добры к нам, так внимательны. Мистер Маккензи сразу же дал согласие, и из больницы меня тоже отпустили. Все считают, что нам нужно передохнуть – столько, сколько понадобится. Нам разрешили вернуться, когда мы будем готовы.

Это уже звучало неплохо, но потом и бабушка тоже кое-что добавила, и это было совсем уж круто. Бабушка объявила, что она всё продумала. Мы с мамой приезжаем на ферму и живём там месяц или около того.

– Твоей маме я так и сказала, Уилл: спорить со мной бесполезно. На Рождество вы будете у нас и останетесь потом, если захотите. На сколько надо будет, на столько и останетесь.

Мы с мамой переглянулись и заулыбались. С бабушкой всегда спорить бесполезно, это и так ясно.

– Бабушка уверена, что нам с тобой такой перерыв нужен как воздух, – сказала мама. – А ты что думаешь, Уилл?

– Ага, здорово, – только и ответил я. А сам был на седьмом небе от счастья.

Каждый день на ферме был просто сказочным. Из плохого был только визит к врачу – зачем-то потребовалось делать мне прививку. Мама уверяла, что это очень важно и что всем детям моего возраста полагается такая прививка. Я отбрыкивался как мог, но на маму ничего не действовало. В кабинете у врача я старался не смотреть на иглу. Боль была адская. Прививка и бабушка с её вечными назиданиями – только это портило мне жизнь. А так всё было распрекрасно.

Вот потому-то, когда мама сказала, что мы не остаёмся на Рождество, это было как снег на голову. Но сказано – сделано. Чемоданы быстренько собраны, бабушка готова везти нас на станцию, а утренний поезд доставит нас домой.