Малая земля - [7]

— Согласен, — сказал Дубровин и с некоторым смущением добавил: — Вот дома не побывал, не знаю, как там жена. Терновский подарил соски, распашонки. Но ношу с собой…

Сипягин глянул на часы.

— Даю тебе час. Устраивает?

Дубровин почти побежал по набережной. Крутень все же догнал его.

— Меня Сипягин тоже отпустил на час, — радостно сообщил он, беря Дубровина под руку. — Хороший у нас комдив, хороший. И морское дело знает, и душевный. Согласен?

— Вполне.

— Я не домой, а в госпиталь. Жена дежурит сегодня. Я поцелую ее — и обратно. И ничего не скажу — зачем волновать зря. Скажу, что пойдем в дозор.

— А сам волнуешься?

— Если откровенно — волнуюсь, — признался Крутень. — Ты подумай — первый шаг делаем к Севастополю. Он ждет нас, исстрадался наш родной морской город. Волнуюсь — и радуюсь. Надоел, признаться, этот Геленджик. Ну какой это, к черту, порт? Ни причалов, ни подъемных механизмов, бухта мелкая, крупные суда не войдут. А ты как — волнуешься?

Дубровин пожал плечами.

— Не то слово, пожалуй. Тревожно как-то на душе. Но все же я уверен в успехе. По-севастопольски рванем — это факт. — И вздохнул: — А волнуюсь я за Нину.

Крутень остановился.

— Мне направо. Передавай привет Нине. Я скажу своей жинке, чтобы наведывалась к ней.

3

Его женитьба явилась полной неожиданностью для товарищей, считавших старшего лейтенанта убежденным холостяком. «Долго учился, поэтому не женился, — по обыкновению говаривал Дубровин, когда его начинали расспрашивать, почему он ходит холостым. — А теперь воина — не об этом мысли». В сорок втором году, когда катера — «морские охотники» стояли в Новороссийске, и познакомился со старым боцманом Яцыном, а потом с его дочерью Ниной, смуглой девушкой со смешливыми ямочками на чистых упругих щеках и с пышными каштановыми волосами, рассыпанными по плечам. Не устоял командир «морского охотника» и влюбился.

Жили молодожены дружно, горячо любили друг друга и с нетерпением ожидали рождения ребенка.

Гитлеровцы почти ежедневно бомбили Геленджик, куда перебазировались катера после сдачи Новороссийска. Опасаясь за жизнь и здоровье Нины, Дубровин не раз предлагал ей эвакуироваться. Но она отказывалась.

— Ведь в Геленджик фашисты не придут? — спрашивала она в таких случаях.

— Думаю, что нет.

— Так зачем же уезжать?

— Но ведь бомбят.

— Ну и что же? На то и война…

Он не находил больше возражений, и на том кончался их разговор об эвакуации.

Их квартира находилась в маленьком домике на взгорье. Летом тут было чудесно. Домик утопал в зелени сада. Дубровин любил сидеть в беседке, увитой виноградными лозами. Сейчас деревья были голые, скучные. От частых дождей штукатурка на домике облупилась. Вытирая ноги у порога, командир катера окинул взглядом местность и подумал: «А весной зацветет все кругом. Хорошо будет сынишке в беседке».

Нина, одетая в широкий цветной халат, шагнула навстречу мужу, в ее больших голубых глазах отразилась радость.

— Заждалась? — нежно обнимая жену, спросил Дубровин.

— Конечно…

— Задержался, Ниночка, извини. Принес тебе подарок от Жоры Терновского.

Нина заулыбалась, увидя соски и распашонки.

— Ой, как это кстати.

Сняв дождевик, Дубровин сел на диван и стал набивать табаком трубку.

— Не надо, — сказала Нина, садясь рядом с ним.

Он покорно сунул трубку в карман, взял ее под руку.

— Рассказывай, как жила…

Нина глубоко вздохнула.

— Скучно, — призналась она. — Все одна и одна. Тебя редко вижу. Когда в госпитале работала, время как-то быстрее шло. А сейчас приду туда, девчата кричат: «Иди, иди домой, отдыхай». Стыдно мне в такое время без дела…

Дубровин считал ее слова справедливыми и не знал, что сказать в ответ. Он молча гладил ее белые руки, обнаженные по локоть, испытывая прилив необычайной нежности. «Сейчас следовало бы окружить ее особой заботой, ведь скоро она будет матерью», — думал он, невольно ужасаясь при мысли о том, что в такое время может никого в доме не будет…

«Не будь войны, взял бы сейчас отпуск, чтобы находиться все время около нее», — подумал Дубровин и, скрывая тревогу, шутливо спросил:

— Как наш сын чувствует себя?

Нина смущенно улыбнулась, вскинула на мужа счастливые глаза и сообщила:

— А он опять ножками бил…

— Торопится хлопчик, — благодушно рассмеялся Дубровин.

Он встал и подошел к письменному столу. Молча перелистал несколько страниц в раскрытой книге, которую читала Нина, переставил статуэтку адмирала Нахимова, потом сел в плетеное кресло и задумался.

Нина с удивлением смотрела на молчавшего мужа. Она редко видела его таким. Дубровин был всегда жизнерадостным, задорным. На его скуластом загорелом лице кончик курносого носа приподнят вверх, а углы четко обрисованных губ постоянно в усмешечке, словно он всегда чему-то рад.

— Что-то серьезное предполагается? — спросила она тревожно.

— А у нас всегда серьезное, — отшутился он и перевел разговор. — Ты договорись с Марфой Семеновной, чтобы она жила у нас. Все же не одна.

— Завтра зайду к ней, — сказала Нина. Глянув на будильник, стоявший на столе, она положила руки на плечи мужа и вздохнула: — Тебе пора…

Он хотел сказать жене, что сегодня ночью действительно предполагается нечто необычное, но не сказал.