Малая Бронная - [19]

Друзья-подруги… А лет восемь назад… В столовую, где тогда работала официанткой Маша, поступила судомойкой деваха: рослая, костистая, ключицы, локти, плечи — углами. Спала она у плиты в кухне, прямо на голом полу.

— Ну и «спальня» у тебя, девка, — посочувствовала сердобольная Маша.

Нюрка, а это была она, ответила:

— Негде мне, погорели мы, я тут ни души не знаю.

— Одна, что ль, осталась?

Нюрка отвернулась, тяжело ей было до боли.

— Идем ко мне, места хватит.

И в самом деле комната у Маши просторная, а от скудной обстановки и вовсе казалась большой. Спали на единственной кровати вместе, ели за колченогим столиком. Нюрка посудомойство бросила, стала проводницей в поездах дальнего следования и не обременяла Машу постоянным присутствием, та ее прописала.

И вот Нюрка после одной из поездок привела Федора, сухого, лысого повара из вагона-ресторана своего поезда. Сказала:

— Муж это мой, жить будет здесь.

Маша кричала, прогоняла, очень уж несправедливое нахальство, жаловалась она соседям. Не помог крик. Тогда предприняла «психическую» атаку. Приволокла в комнату корыто и при Федоре стала мыться. Федор не ушел, только газетой прикрылся, вроде читает, а сам поглядывал на пухленькую Машу. Теперь разъярилась Нюрка:

— Привораживаешь чужого мужика?

Тогда Маша «выписала» из деревни сестру-близняшку, хмурую, плоскотелую Глашу. Та оказалась непустой, через полгода родился Толяшка, а тут и Маше нашелся мужик, Денис Сова, паровозный кочегар, большеголовый крепыш с золотыми зубами. Так и жили вшестером, пока не уехала к себе на родину старуха соседка, как она объяснила — умирать. Ее комнату и заняли Нюрка с Федором.

Успокоившись, Нюрка выровнялась, обросла мясцом. И неожиданно припала сердцем к Толяше. Бывало, заплачет малец ночью, а она уже у соседок, помогать. Покупала малышу игрушки, привозила из поездок фрукты. Толя ее не признавал, как и неулыбу-мать, любил только тетку свою, Машу, и ее кошек с котятами, которых та приваживала без разбора.

Своего ребенка Нюрка так и не нажила и вот теперь, помогая со сборами, изо всех сил старалась скрыть горечь разлуки с мальчиком.

Нюрка взвалила на широкое плечо корзину, крепко перевязанную бельевой веревкой, близняшки несли чемодан, тоже обмотанный веревкой, Толяшка кутал в свою старую рубашонку рыжего любимца, уговаривая Нюрку:

— Теть Нюр, посмотри за остальными, приеду пересчитаю!

— Маша приглядит, а считать вместе будем, только возвертайтесь, — шмыгнула толстым носом Нюрка.

Вышли провожать. Семья Барина до ворот, так и стояли там все трое. В калитке Мачаня помахивала сестрам ручкой, будто они шли на прогулку. Дед Коля похромал следом, но отстал, ждать его было недосуг. Вдруг мама остановилась:

— Воду-то, воду на столе в кухне забыли, матери!

— Ай-яй, — взвизгнула Маша. — Обратно нельзя, путя не будет.

— Я сбегаю, — успокоила всех Аля.

На кухне взяла приготовленную бутылку с водой и прихватила Машин чайник.

Глаша встала посреди Малой Бронной и крикнула:

— Кланяйтесь мужьям и женам, кланяйтесь фронтовикам, кланяйтесь соседям, — и поклонилась. — Оставайтесь в добром здоровье, ждите победу, ждите нас.

На трамвайной остановке Нюрка с близняшками и Толей втиснулись с передней площадки, трамвай зазвонил и увез их. Возвращались молча.

10

Мама на работе, в квартире обычная днем тишина, Олежка у Семеновны, к котятам он равнодушен, как и ко всему на свете. Пусто, грустно. Аля прилегла поспать, сегодня в ночную.

Разбудили женские голоса за раскрытым окном. Отодвинула тюлевую штору, а во дворе Нюрка гукает над Пашуткой, лежащим на руках бабки:

— Как, солдатик, поживаешь? Воюешь?

— Неважно, у Музы молоко пропало, спасибо, молочница возит, как прежде, раньше деньгами брала, а теперь шью ей, — жаловалась Вера Петровна.

— Вот тебе и плохая жена… — затянула тетка-нянька Славика. — Извелась вся Муза ваша, одни глазищи остались.

— На сына почти не смотрит, все бегает работу ищет. А чего искать? Классную машинистку куда угодно возьмут, так и шла бы поближе к дому, — пеняла на Музу свекровь.

Так они до ночи будут Музу перебирать по косточкам, и Аля нетерпеливо перебила их разговор:

— Нюр, как проводила Толяшку?

— А так, — недовольно обернулась Нюрка, уже выложившая все о проводах женщинам. — Народу на вокзале! Густота, крик, плач. Я к знакомому проводнику. Подлезли под вагон, он с той стороны открыл дверь. На вторую полку определила их, чтобы в спокое ехали. Поезд при мне отошел. На перроне, в вокзале осталось народищу… Хороши детишки, да больно колготно с ними. Бедная голова, да одна.

— Плакали близняшки?

— Как не заплачешь, — ответила за спиной Али сама Маша. — Неизвестность ждет, обмираю.

— Ну и ехали бы с ними, — сказала Зина.

— А Денис мой? Явится, поцелует пробой и домой? Дом у него на колесах, сегодня в Уфу, завтра к фронту. — И Маша судорожно вздохнула.

— Бабы мы, бабы, всех жаль, только о себе не думаем, — вздохнула Зина. — Вот хотя бы я… Для меня Славик роднее родного.

Все во дворе знали, что это действительно так. Мать Славика, родив его, через шесть месяцев укатила к мужу в геологическую партию. Малыша оставила на свою дальнюю родственницу Зину, выписав ее по такому случаю из деревни. Родители приезжали редко, увозили Славика к Черному морю, и тогда Зина не знала, куда себя девать. Однажды она вздумала отчитаться за присылаемые деньги и посылки, на нее посмотрели, как на ненормальную, и Зина поняла, что стала членом семьи. Это было для некрасивой одинокой женщины счастьем. О собственной семье она давно перестала даже мечтать, все в жизни заменил Славка. Теперь если Вера Петровна, занятая бесконечными заказами модниц, просила Зину помочь по хозяйству, Зина гордо отвечала: