Мактуб. Принц Анмара - [21]

— Я занят, — грубоватым и гордым тоном отвечает Реза. Сдвинув брови к переносице, он вновь обращает свое внимание к листу и начинает прорисовывать мелкие детали рисунка. Перевожу взгляд на кончик карандаша, наблюдая за действием, развернувшемся прямо перед носом у маленького творца: сердце пропускает удар, когда я вижу полную картину, изображенную легкими штрихами простого карандаша.

Это пустыня. Резе удалось передать песчаную бурю россыпью крохотных точек, поднимающую подол плаща маленькой девочки, протянувшей две руки к своему юному спасителю — судя по шраму на скуле, Реза изобразил самого себя, пытающегося удержать девочку за запястья, но в картине присутствует некая третья сторона, злая сила, представленная в виде огромного змея, свернувшегося на песке массивными кольцами и ухватившегося пастью с острыми зубьями за край плаща утопающей в песках героини. Ее рот широко раскрыт в крике помощи, а лицо Резы преисполнено боли, отчаяния и желания ее спасти… но он не в силах тягаться с неподвластной ему стихией и ужасающим змеем, намеренным отнять его подругу.

— Ты очень красиво пишешь. Очень живой и печальный рисунок. Может, на следующем ему удастся ее спасти?

— задумчивым голосом протягиваю я, рассматривая фигуру девочки, лицо которой плотно закрыто вуалью из растрепанных ветром волос.

— Нет, — отрезает Реза, не поднимая взгляда.

— Почему?

— Потому что ее уже не спасти. Она мертва, — железным тоном отвечает Реза, ломая в руке карандаш, и швыряет его части поверх листка.

— Кто она? — едва слышно вырывается из моих уст, сердце бьется в груди как оголтелое.

— Наша семья ходит на местный рынок каждые выходные. Я задержался в ковровой лавке, а потом… ничего не помню. Меня ударили. Очнулся я уже в этом гадюшнике, что эти уроды называют «детским рынком». Первой, кого я увидел, была она. Я прятал её, когда приходили за девочками. Она тихо пела мне, когда я не мог уснуть, или мы просто разговаривали ночи напролет, когда не были заняты работой, что нам поручали. Я очень полюбил её, но, конечно, не сказал ей об этом. А потом пришли другие, в такой же одежде. Забрали ее. они сказали, что убьют, если она будет сопротивляться. А я знаю Эмили. Она не станет молчать, — невольно сжимаю ладонь Резы, услышав знакомое имя. Едва ли это простое совпадение, учитывая возраст мальчика. Он поднимает на меня подозрительный взгляд, но не спешит одернуть руку. Я теряюсь в его черных глазах, полных решимости и смелости, скрывающих истинную скорбь, печаль и растерянность, которую он сейчас испытывает.

— Нет, нет, нет, — качаю головой, наблюдая за тем, как широко распахиваются глаза Резы, отражая искреннее удивление. — Она не умерла, слышишь? — ведь скорее всего так Эмили и попала в тот самый фургон, в котором мы вместе плакали и жались друг к другу, содрогаясь от страха. — Ты обязательно должен нарисовать, как вы снова встретитесь.

— Хорошо. Ты права, — соглашается со мной парень и, прищурив веки, избавляется от моей хватки. Проходит минутами он более дружелюбным тоном обращается ко мне: — Как там тебя зовут? Эрика?

ГЛАВА 3

«Мужчина жесток, когда он не любит больше. В особенности, если он любит другую.»

Анн и Серж Голон, "Анжелика".

Кемар. Аззам. 17 лет назад

Омар Камаль с отцом возвращались из небольшого поселка, где целый месяц реставрировали мечеть, пострадавшую от пуль повстанцев. Путь лежал через пустыню. Они вышли с рассветом, половина расстояния была уже пройдена, когда отец предложил устроить привал, заметив пару одиноких финиковых пальм. Оставалась всего пара километров до Аззама, но солнце шпарило так, что дышать было невозможно. Они сели прямо на песок в тени скудных листьев, прислонившись спинами к жесткому шершавому стволу дерева, отец протянул Джамалю бутылку воды, и заметив подаренный перстень, блеснувший на пальце сына, резко сжал его локоть.

— Тебе не стоит носить его открыто, Джамаль, — строго произнес он. На смуглом обветренном лице Омара Камаля обозначились глубокие морщины.

— Почему? — удивился Джамаль, снимая кольцо и задумчиво рассматривая его со всех сторон. За три месяца, что прошло с момента, когда отец подарил сыну перстень, он надел его впервые, а до этого носил на веревке под кандурой. В голову Джамаля невольно закралось неприятное подозрение о незаконном происхождении подарка, но он тут же отбросил его прочь. К тому же мальчик слышал, как отец рассказывал имаму, что нашел перстень в пустыне. Тогда эта версия показалась правдоподобной, но сейчас… Джамаль взглянул на раскинувшуюся перед ними знойную бескрайнюю пустыню с рыжеватыми дюнами и плавящимися песками. Его босые ноги в поношенных сандалиях по щиколотки увязли в ржавом золоте. Их с отцом следы уже исчезли, хотя прошло не больше минуты; пустыня мгновенно поглощает все, что люди оставляют ей, скрывая навсегда под толщей песка.

— Я хотел тебе рассказать сразу после праздника, но не осмелился. Наблюдал, как ты играешь с сестрами во дворе, и подумал, что у меня еще есть время оставить все так, как есть.

— Что такое, отец? — сжав кольцо в кулаке, Джамаль настороженно посмотрел в потемневшее лицо отца. Омар устремил взгляд в сторону горизонта и взволнованно заговорил. Сердце у мальчика забилось, как оголтелое, он даже дышать перестал, замер, обратившись в слух и не разу не прервал отца.