Максимы и мысли. Характеры и анекдоты - [48]
В день смерти г-жи де Шатору Людовик XV был очень удручен; печаль свою он излил в весьма примечательной фразе: оКак ужасно, что мне придется скорбеть еще так долго-я ведь доживу по крайней мере до девяноста лет1п. Этот анекдот сообщила при мне г-жа де Люксембург, своими ушами слышавшая восклицание короля. оЯ рассказала вб этом лишь после кончины Людовика XVп, - прибавила она. Слова Людовика XV действительно стоит сделать достоянием гласности-так причудливо смешались в них любовь и эгоизм.
Некто пил превосходное вино, но от похвал воздерживался. Тогда *озяин дома велел подать ему другое, гораздо хуже сортом. оХорошее вино!п,-сказал молчальник. оНо это же пойло за десять су, тогда как то, что вы пили раньше,-истинный нектар!п,-воскликнул хозяин. оЗнаю,-ответил гость.-Потому я о нем ничего и не сказал: оно в похвалах не нуждалосьп.
Чтобы не осквернять слово оримлянинп, Дюкло всегда называл современных римлян оитальянцами из Римап.
оДаже в юности, - говаривал мне М*, - мне нравилось увлекать женщин, а не соблазнять их и уж подавно не развращатьп.
В разговоре со мной М* заметил: оЯ бываю только у тех, кого почитаю людьми более достойными, чем я сам: не такой уж я бездельник, чтобы ходить в гости по каким-нибудь иным побуждениямп.
М* говорил: оХотя над браком принято смеяться, я не вижу ничего смешного в супружеском союзе шестидесятилетнего мужчины и женщины лет на пять помоложеп.
Г-н де Л* сказал мне о г-не де Р*: оЭто сосуд, куда общество сливает свой яд. Он копит его как жаба,* источает как гадюкап.
О г-не де Каление, который был отставлен от должности, после того как обнародовал дефицит, говорили: оЕго не трогали, пока он поджигал, но наказали, чуть только он стал бить в набатп.
Как-то раз я беседовал с г-ном де В*, человеком, который, видимо, избыл свои иллюзии еще в том возрасте, когда люди обычно сохраняют способность к пылким чувствам. Я дал ему понять, что удивлен его бес
страстностью. оЧто может интересовать человека, который изведал все? невозмутимо ответил он. - В свое время я, как и другие, был любовником светской дамы, игрушкой кокетки, забавой распутницы, орудием интриганки. Что мне еще остается?п.-оСтать другом хорошей женщинып. - оНу, такие встречаются только в романахп.
оУверяю вас,-сказал М* одному очень богатому человеку, - я отнюдь не нуждаюсь в том, чего у меня нетп.
Когда М* предложили должность, сопряженную с обязанностями, которые были бы слишком тягостны при его щепетильности, он ответила оЭто место не отвечает моим честолюбивым замыслам - ни тем, что я лелею сам, ни тем, что вынужден питать в силу своего пополненияп.
Некоего острослова, прочитавшего маленькие трактаты Даламоерн о красноречии, поэзии и оде, спросили, что он думает об этих сочинениях.. оНе каждый любит есть всухомяткуп,-ответил он.
М* говорил: оЯ отвергаю те блага, что добываются с помощью протекции, готов, пожалуй, с признательностью принять те, что приносит нам заслуженная репутация, но ценю лишь те, что дарует нам дружбап.
М*, который коллекционировал речи, произнесенные при вступлении во Французскую академию, говаривал мне: оКогда я перелистываю их, мне так и кажется, будто передо мною обгорелые остовы ракет-остатки фейерверка, что устраивают в Иванову ночьп.
М* спросили, какое свойство делает человека особенно приятным в обществе. оУмение нравитьсяп,-ответил он.
Одному человеку, некогда облагодетельствованному М*, сказали, что последний ненавидит его. оПозволю себе взять ваши слова под сомне
ние, - ответил он. - Насколько мне изнсстно, М* никогда не пытался поколебать мое уважение, к самому себе, а ведь оно-единственное чувство, питать которое меня обязывает моя признательность М*п.
М* всегда упорно отстаивает свои взгляды. Он мог бы даже прослыть человеком последовательным, не будь так глупо то, чему он следует, и пошел бы довольно далеко, если бы руководился убеждениями, а не предубеждениями.
Некая юная особа, мать которой весьма раздражало то обстоятельство, что дочери ее уже тринадцать, однажды в разговоре со мной призналась: оМне хочется попросить у нее прощения за то, что она меня родилап.
М*, известный литератор, за три года ни разу не удосужился попросить, чтобы его представили кому-нибудь из иностранных государей, то и дело посещавших Францию. Когда я осведомился о причинах подобной непредприимчивости, М* ответил: оВ театре жизни я люблю лишь те сцены, где коллизии просты и естественны. Я понимаю, например, что и км связывает отца с сыном, женщину с любовником, друга с другом, сановника с искателем места, даже покупателя с продавцом и так далее. В сценах же вроде аудиенции у иностранного государя, где все подчинено этикету и даже диалог как бы расписан заранее, нет, на мой взгляд, никакого смысла; поэтому они не вызывают у меня интереса. Предпочитаю итальянскую комедию-там по крайней мере импровизируютп.***
В последние годы общественное мнение все сильнее влияет на государстренные дела, назначение сановников, выбор министров. Вот почему М*, желая посодействовать карьере одного своего знакомого, сказал г-ну де Л*: оБудьте добры, устройте ему немного общественного мненияп.
В книге, название которой заимствовано у Аристотеля, представлен оригинальный анализ фигуры животного в философской традиции. Животность и феномены, к ней приравненные или с ней соприкасающиеся (такие, например, как бедность или безумие), служат в нашей культуре своего рода двойником или негативной моделью, сравнивая себя с которой человек определяет свою природу и сущность. Перед нами опыт не столько даже философской зоологии, сколько философской антропологии, отличающейся от классических антропологических и по умолчанию антропоцентричных учений тем, что обращается не к центру, в который помещает себя человек, уверенный в собственной исключительности, но к периферии и границам человеческого.
Опубликовано в журнале: «Звезда» 2017, №11 Михаил Эпштейн Эти размышления не претендуют на какую-либо научную строгость. Они субъективны, как и сама мораль, которая есть область не только личного долженствования, но и возмущенной совести. Эти заметки и продиктованы вопрошанием и недоумением по поводу таких казусов, когда морально ясные критерии добра и зла оказываются размытыми или даже перевернутыми.
Книга содержит три тома: «I — Материализм и диалектический метод», «II — Исторический материализм» и «III — Теория познания».Даёт неплохой базовый курс марксистской философии. Особенно интересена тем, что написана для иностранного, т. е. живущего в капиталистическом обществе читателя — тем самым является незаменимым на сегодняшний день пособием и для российского читателя.Источник книги находится по адресу https://priboy.online/dists/58b3315d4df2bf2eab5030f3Книга ёфицирована. О найденных ошибках, опечатках и прочие замечания сообщайте на [email protected].
Эстетика в кризисе. И потому особо нуждается в самопознании. В чем специфика эстетики как науки? В чем причина ее современного кризиса? Какова его предыстория? И какой возможен выход из него? На эти вопросы и пытается ответить данная работа доктора философских наук, профессора И.В.Малышева, ориентированная на специалистов: эстетиков, философов, культурологов.
Данное издание стало результатом применения новейшей методологии, разработанной представителями санкт-петербургской школы философии культуры. В монографии анализируются наиболее существенные последствия эпохи Просвещения. Авторы раскрывают механизмы включения в код глобализации прагматических установок, губительных для развития культуры. Отдельное внимание уделяется роли США и Запада в целом в процессах модернизации. Критический взгляд на нынешнее состояние основных социальных институтов современного мира указывает на неизбежность кардинальных трансформаций неустойчивого миропорядка.
Монография посвящена исследованию становления онтологической парадигмы трансгрессии в истории европейской и русской философии. Основное внимание в книге сосредоточено на учениях Г. В. Ф. Гегеля и Ф. Ницше как на основных источниках формирования нового типа философского мышления.Монография адресована философам, аспирантам, студентам и всем интересующимся проблемами современной онтологии.