Максимовна - [4]

Покончив с делами, Максимовна вышла из палатки. Где-то в глубине души ее все-таки подмывало посмотреть: что же это такое — временная база совхоза? Вышла, огляделась. Над входом в палатку был прикреплен фанерный лист, и на нем красным карандашом написано: «Целинный зерносовхоз «Обильный». Дальше в ряд стояли такие же палатки, и кое-где на веревочных растяжках сушились девичьи платья и блузки, мужские кальсоны и рубахи. Косолапый щенок подбежал к Максимовне, два раза гавкнул на нее и завилял хвостом. Чавкая по грязи, мимо проходили какие-то люди в. полушубках и комбинезонах.

Выбирая места посуше, Максимовна прошла вдоль палаток, удивляясь пестроте и гомону целинного табора. «Как цыгане живут, ей-богу», — подумала она, вспоминая цыганские шатры и кибитки, не раз виденные ею на ивановских окраинах.

Но вот потянулись полевые зеленые вагончики, а за ними новенькие тракторы и автомашины, плуги и пузатые цистерны, ящики и еще какие-то механизмы, сваленные прямо на земл^. Местами под ними виднелся грязноватый снег, не успевший растаять. Всюду копошились люди, что-то подкручивали, смазывали. И Максимовна опять, как вчера на станции, почувствовала себя посторонней и ненужной среди этих людей.

Она уже хотела идти к себе в палатку, как вдруг увидела около трактора юную девушку, почти подростка, в городском синем берете, ватной куртке и лыжных брюках, заправленных в желтые ботинки с меховым верхом. Девушка зябко ежилась и дула на посиневшие кулачки, затравленно озираясь на рослых, гогочущих трактористов, окруживших ее. Среди них Максимовна узнала Кочубея и подошла ближе.

— Не вешай нос, Маруся! — дружески похлопал он девушку по спине. — Вспомни, как мы Комсо-мольск-на-Амуре строили. Там еще труднее приходилось.

— Кто это мы? — неуверенно возразила Маруся, и на ее хорошеньком личике появилась болезненная гримаса. — Нас тогда и на свете не было.

— Неважно! — усмехнулся Кочубей. — Комсомольцы — значит мы!

— Прямо уж… — отмахнулась девушка.

— Мы, конечно! — наседал Кочубей. — И никаких этаких благородствиев не было.

— Правильно, секретарь! — поддержал его кто-то из трактористов. — Дай ей жару!

— Да я что? Я ничего… — смущенно начала оправдываться Маруся и даже перестала дуть на руки.

— То-то! — одобрительно заключил Кочу бей, еще раз похлопал ее по спине п пошел прочь.

Все с любопытством посмотрели на Максимовну.

— Ты что же, милая, озябла? — сочувственно спросила она, вступая в круг трактористов.

— Горожанка… — объяснил за Марусю один из них. — Ничего, работать начнем — жарко будет! —

Он внимательно посмотрел на Максимовну. — А вы кем у нас, мамаша?

Что ответить ему?

— Так… поварихой…

— Ура-а! — закричали ребята. — Вот теперь заживем!..

«Поварихой… — горько усмехнулась Максимовна. — Знали бы, что я за Гришкой приехала, небось не закричали бы». Она отошла от компании и направилась к окраине лагеря. Хотелось побыть одной, наедине со своими мыслями. Но мысли одни и те же: люди начинают поднимать целину, Гриша где-то далеко-далеко, а она здесь одна, и никому нет дела до ее материнских переживаний. «Ура-а! — усмехается Максимовна. — Придумают тоже…»

А кругом, насколько хватает глаз, степь, бурая, взъерошенная тугим нескончаемым ветром. Ветер доносит тревожные весенние запахи, обжигает лицо, выбивает из-под платка седые мягкие волосы.

— Пелагея Максимовна! — услышала она позади себя взволнованный голос Кочубея. — А я вас ищу.

Максимовна обернулась:

— Зачем?

— Завтра утром на центральную усадьбу выезжаем!

— А реки? — недоверчиво спросила Максимовна.

— Директор решил пробиться! Посевная наступает.

— Ишь ты… Рад, поди?

— Еще бы! — улыбнулся Кочубей.

3

Утром отправились в путь. Ревели моторы тракторов, лязгали гусеницы, дрожала земля. По взлохмаченной бурой степи стремительно проносились упругие шары перекати-поля. В косматом небе летели косяки гусей и уток. Ветер прижимал их к земле, сносил в сторону, и они летели тяжело, натужно, словно против течения.

— Летят, сердечные! — крикнул Абрамов, заглядывая в смотровое окно.

— А? — переспросила Максимовна, нагибаясь к директору.

— Летят, говорю, утки и гуси! — крикнул тот в самое ухо Максимовны. — До дому, до хаты…

— Так, так, — кивнула старушка и опять замолчала.

Она сидела между Абрамовым и Кочубеем, который сосредоточенно вел трактор. В кабине было тесно, тряско, и у Максимовны разболелась голова. Разговаривать не хотелось. Неотвязно думалось о предстоящей встрече с Гришей. Как он? Что с ним? Согласится ли уехать в Иваново?

Время от времени раскисшая степная дорога ныряла в разлившиеся речки, и тогда гусеницы тракторов исчезали в воде, выплескивая ее на низкие берега. Вода достигла верха прицепов, новоселы, сидящие на ящиках и чемоданах, поджимали ноги и кричали:

— Давай, давай!..

— Вперед, на Берлин!..

В одном месте, поодаль от дороги, словно столбик, стоял на задних лапках сурок и внимательно смотрел на проезжающую мимо колонну.

— Смотришь? Ну, смотри, смотри… Скоро негде жить будет! — добродушно крикнул Абрамов.

— А? — переспросила Максимовна.

— Конец, говорю, суркам подходит! Всю степь поднимаем! Где жить будут?

— Верно, верно, — согласилась Максимовна, думая о своем.