Максимка, Толик и каляки-маляки - [9]

Рядом пристроились две синички, ни на кого не обращая внимания, они клевали и долбили сало маленькими клювами, отрывая крохотные кусочки, и сало, это было видно, им очень нравилось.

Прилетевшая ворона отогнала синичек, и бабушка подошла ближе.

Ворона перелетела на другую ветку и с любопытством поглядывала на людей – мол чем вы меня ещё угостите?

Бабушка понюхала сало, привязанное к ветке дуба.

– Бабушка, почему ты нюхаешь сало? – спросила Юля.

– Я хочу узнать солёное оно или нет.

– И как? – спросил Боря.

– Вроде бы несолёное.

– Я знаю, что солёное сало, также как солёные семечки, смертельно опасны для птиц, – уверенно произнёс Боря.

– Молодец, – бабушка улыбнулась, – хорошо бы и другие это знали. Но сало – это неестественная еда для синичек, поэтому его можно давать иногда, но немного и только несолёное, конечно.

Потом мальчики попрощались и ушли, а Юля с бабушкой пошли по краю парка, там, где был овраг и росли низкорослые кустарники.

– Смотри, бабушка!

На вершине кустарника, припорошённого снегом, они вдруг увидели маленькую корзиночку, сплетённую из тонких, тонких веточек и стеблей трав, она была удивительно плотной и крепкой, а по размеру… в ней могло поместиться, например, одно куриное яйцо. Какие птички здесь жили?

– Это опустевшее гнездо, Юля. Весной две маленькие птички свили здесь гнездо, вернее, гнёздышко, видишь, какое оно маленькое.

– А потом?

– Потом? Кто же знает, что было потом, были здесь птенчики или нет. Сейчас мы видим только опустевшее гнездо… среди зимы.

– Можно мне потрогать гнёздышко?

Бабушка подняла Юлю, и та аккуратно дотронулась до гнезда.

– Ты видишь, как прочно прикрепили птички гнездо, это просто удивительно, насколько прочно!

– Бабуля, а птички вернутся в своё гнездо?

– Мы, внучка, придём сюда весной и посмотрим, ладно? А до весны… до весны всего-то три месяца осталось.

Бабушка с внучкой отправились домой, а позади, на самой окраине заснеженного парка, среди тонких, переплетённых между собой ветвей кустарника осталось маленькое опустевшее гнездо.

Вернутся ли сюда его обитатели? Кто же знает…

Рыбка

– Бабуля-я, смотри, рыбка губками шевелит, – трёхлетний Тёма смотрел удивлённо-заинтересованно на рыбу в большой, клетчатой сумке.

С этой сумкой, лежащей на земле, стоял на базаре мужчина средних лет, загорелый, крепкий, одетый в военную униформу – защитного цвета брюки и ветровку.

– Это карп, Тёма, он скоро уснёт, как и другие рыбки в сумке, видишь, как много дядя наловил.

– Можно потрогаю, бабушка-а?

– Можно, можно. Верно, это карп, – добродушно ответил продавец.

Тёма осторожно дотронулся до туловища, головы рыбы, хотел было сунуть пальчик ей в рот…

– Вот это нельзя, Тёма. Постой и просто посмотри на рыбку.

В распахнутой, огромной сумке с одной стороны аккуратно лежали судаки, большие, серебристые, вытянутой формы, рядом несколько карпов, ещё живых, шевелящих губами, тут же лещи с толстой спинкой, а рядом много подлещиков. Около продавца устойчиво стоял и чувствовался уже издали запах свежей, только что пойманной рыбы.

– Вот это улов! – восхищённо сказала бабушка, – сами поймали?

– А то кто же, – с гордостью ответил мужчина, – вчера весь день да сегодня утром рыбачил.

– Наверное, с лодки?

– Конечно, судака на берегу не поймаешь, тем более таких.

– Сколько же весит вот этот судачок, – бабушка показала на самого большого.

– Три с половиной килограмма, остальные – два и больше, – продавец раздвинул рыбу в сумке, – видите, пять судаков поймал, берите на уху.

– У вас и лещи большие, красивые, уху можно и с лещами сварить, а судачка лучше на заливное.

– Вот и покупайте!

Тёма сел на корточки и во все глаза смотрел на рыбу, никогда он не видел её столько и такую разную.

– Бабуля-я, купи эту рыбку, – внук указал на карпа, – я его в тазик с водой пущу, можно?

– Мы судака лучше купим, завесьте нам этого – самого большого, на сколько потянет?

– Три шестьсот, округлим – три с половиной килограмма. Завернуть?

– Спасибо, – расплатившись, бабушка положила рыбу в сумку.

– Так что вы будете делать с ней, хозяюшка, как готовить?

– Из половины судака заливное сделаю, а из другой половины котлетки, внучок любит.

– А я вот уху делаю отличную, приходите через недельку, в это же время, за рыбой, может, жериха поймаю, принесу, и об ухе поговорим, поделимся опытом.

– Уха – это хорошо, договорились, приду.

– Бабуля-я, уха́ это что? У меня Ухи есть, вот, – малыш показал на свои уши.

– Не Ухи у тебя, а два Уха. Есть уха́ – это суп такой из рыбы, а есть два Уха, вот они, – бабушка дотронулась до ушей внука, – понял?

– Да, Ухи-Ухи-Ухи, – Тёма засмеялся, побежал вперёд, наткнулся на валяющуюся на земле пустую, пластиковую бутылку, начал пинать её ногой, подбрасывая вверх и хохоча, – Ухи-Ухи-Ухи…

– А кто озорничает, мы того «за ушко да на солнышко», – бабушка пыталась быть строгой.

– Бабуля-я, ты мне про солнышко будешь читать? И про крокодила.

– А ты не помнишь разве: «Горе, горе, крокодил солнце в небе проглотил…»

– «Наступила темнота, не ходи за ворота, кто… кто…» – забыл.

– «Кто на улицу попал, заблудился и пропал, плачет серый воробей, выйди, солнышко, скорей,» – напомнила бабушка.