Волонтеров мигом освободили от поклажи. Те приободрились, расправили плечи и смятые улыбки. Максимке досталось нести огромный пакет с апельсинами. Тяжелый и неудобный, с отрывающимися ручками. Малышня вилась вокруг гостей мошкарой, особенно тянулись к женщинам. Подсознательно, помимо воли, на голос, ловя скудные лучики тепла. Те и рады, дуры. Расплылись, щебечут. Им что? Отулыбались, программу выполнили и домой. А мальки будут глядеть вслед, подпирать окна лбом и пухнуть от слез.
И Санек тут как тут. Лопочет радостно какой-то козе белобрысой, где он спит и кушает. Его совсем недавно из дома малютки перевели. Самый мелкий Санек, совсем туго ему. Глазища огромные, глупые. Вроде играет, смеется, а что происходит — не понимает. Думает, сейчас придут за ним, заберут. Хороший он, добрый. Если обижают, не плачет. Стоит и молчит. Губину только закусит нижнюю и молчит. Белобрысая совсем распушилась, конфетки налево-направо раздает. За ручку взяться? Да не вопрос! Погуляемте за ручку.
Этого Максимка снести уже не мог. Санька дернул за шкварник, встряхнул грубо:
— Слышь? Это мамка твоя? А?..
Тот растерялся, захныкал.
— Ну, зачем ты так? — Белобрысая попыталась возмутиться.
— Что «зачем»? — Максимка взвился. — Ты усыновишь его? С собой заберешь? Нет? Ну, и не трогай тогда! Коз-за!..
Тут вдобавок целлофановый пакет окончательно разъехался, и апельсины высыпались наружу.
— Изотов! — загремела Баба Галя. — Изотов, не смей!
— А что, — огрызнулся Максимка, — не так?..
— Как не стыдно тебе! Люди приехали, в выходной, готовились…
— Да лучше бы они вообще не приезжали! — Максимка подхватил с земли апельсин и зашагал прочь. — Добр-ренькие!..
Ему что-то кричали вслед, но он не слышал.
Почему так устроен мир? Несправедливо. Неправильно. Максимка не мог облечь в слова душившую его обиду. Но каждый раз все больше убеждался, что по-другому не будет. Обида поглощала, крепла, перекипала в ненависть, ей требовался выход.
Максимка швырял комья мерзлой земли в проезжавшие машины. Внизу меж двух холмов протекало шоссе. Склоны крутые, выложены каменной плиткой — заберешься не вдруг. Да и машину не бросишь внизу — засигналят. Водители выходили, смешно размахивали рукам и бессильно матерились. Когда ветер доносил обрывки знакомых слов, Максимка радостно прыгал и сгибал локоть в ответ. Едва вдали показались синие проблесковые маячки, поспешил убраться подальше. Через лесополосу, канавы и помойку дачного поселка.
Усевшись на перевернутую катушку от кабеля, достал свое богатство — бумажную пачку с настрелянными сигаретами, переломанными, забычкованными, какими придется. Придирчиво выбрал одну, чиркнул зажигалкой…
Позади раздалось покашливание. На той же катушке вполоборота к нему сидел незнакомец. Первое, что пришло на ум: из милиции. Или полиции, как теперь правильно. Внутри все оборвалось, Максимка попытался задать стрекача, но ноги предательски ослабели, сделались ватными.
— Я бегать за тобой не намерен, — предупредил незнакомец. — Понял?
Максимка утвердительно сглотнул.
Выглядел незнакомец нестарым, лет тридцати на вид. Явно не бомж, одет хорошо, может, только чересчур легко для зимы. Схватить Максимку не пытался, резких движений не делал, просто изучал серыми глазами. Взгляд у него был не строгий, а грустный, скорее даже потерянный.
Может, какой обиженный водила выследил и догнал? Максимка отчаянно перебирал варианты. Или… Блин, маньяк-чикатило! Точно! В безлюдном месте, странный… Максимка поежился. Рука непроизвольно дернулась к карману куртки, где пряталась китайская «бабочка». Старшие ребята учили в таких случаях размахивать ножом и кричать: «Рожу располосую, паскуда!» Максимка несколько раз тренировался перед зеркалом, выходило убедительно.
— Я не маньяк, — вздохнул незнакомец. — И не из полиции.
Максимка некоторое время рассматривал собеседника и вдруг явственно ощутил, что тот, правда, не маньяк и не следователь.
— А кто?
— Ну… — незнакомец шумно выдохнул. — Как тебе сказать… — Незнакомец помолчал, пожевал губами и крякнул досадливо: — Волшебник я, понял?.. В Деда Мороза веришь? Нет? Жаль…
— Добрый или злой? — Максимка усмехнулся, принимая правила игры.
— Не знаю, — развел руками незнакомец.
— А докажите! — Максимка справился с оцепенением и на всякий случай отбежал на несколько шагов. Остановился поодаль.
Незнакомец дернул плечом.
— У тебя на левой руке ниже локтя нацарапано слово: «ЛЕНА». Гравировку ты наносил непишущей шариковой ручкой. Макароны не вываливаются из дуршлага, потому что длинные. Но даже если бы они были в форме шариков, дуршлаг пришлось бы долго трясти. В мужском туалете в дальней кабинке под бачком кто-то прячет вырезки из журналов с голыми женщинами. Не знаешь кто?
Максимка потупился.
— Сегодня, — продолжал незнакомец, — ты обидел хороших людей. Они помогают, чем могут и как умеют. И ты это знаешь, но все равно обидел. Про шоссе, вообще, молчу… Скольким ты сегодня испортил праздник? Заслужили они этого? Скажи, Максим Изотов, вот ты добрый или злой?
— А за что мне быть добрым? — ощерился Максимка. Обида подступила снова с неожиданной силой. — Вот вырасту, заработаю гору денег… И тогда все узнаете…
