Максимальный репост. Как соцсети заставляют нас верить фейковым новостям - [20]

Так или иначе, стало ясно: ДНК, которая с рождения не меняется, заметно ограничивает свободу политической воли.

Хотя и не сводит ее к нулю. Если бы гены раз и навсегда предопределяли, как человек проголосует, политикам не имело бы смысла склонять на свою сторону избирателей из другого лагеря.

Либералы, которые со временем превратились в консерваторов, – известное явление. Есть даже популярная цитата, приписываемая Черчиллю: «Кто в 25 не либерал, у того нет сердца. Кто к 35 не стал консерватором – у того нет ума». Хотя сама цитата и фейк (международное общество Черчилля утверждает, что британский премьер никогда такого не говорил и не писал), возраст действительно играет роль в политических предпочтениях. Например, в Великобритании у партии, которая так и называется – консервативная, поддержка среди 30-летних почти вдвое меньше, чем среди 70-летних. У социологов есть много способов это объяснить: например, у разных поколений по-разному обстоят дела с образованием, и среди сегодняшних пенсионеров меньше людей с университетским дипломом, чем среди тех, кому 30.

Но есть и более глубокие причины. Если биологическая подоплека консервативных взглядов – высокая чувствительность мозга к страшному и отвратительному, то консерватором можно сделать любого. Просто кого-то придется сильнее испугать. Порог реакции выше, а результат тот же.

В эксперименте, который поставили в 2017 году в Йельском университете, решили поступить наоборот: не пугать, а успокаивать{46}. Трем сотням добровольцев предлагали вообразить, что у них волшебным образом появилась суперспособность. У одной группы это было умение летать, у другой – физическая неуязвимость, когда бомбы террористов, бактерии, вирусы, голод и холод больше не могут навредить. Это мысленное упражнение предлагали незадолго перед тем, как предложить анкету со стандартными вопросами про аборты, геев и иммигрантов. Ответы тех, кому задали представить себя птицей, распределились без сюрпризов – так, как они обычно распределяются между республиканцами и демократами. Зато консерваторы, которые на короткое время вообразили себя неуязвимыми, после этого отвечали на вопросы анкеты намного мягче. Если внешние обстоятельства искусственно приглушают страх и отвращение, градус консерватизма на время понижается – даже если человек от рождения склонен всего бояться.

* * *

Значит ли это, что у нас есть специальный ген либерализма и ген консерватизма? Вряд ли.

Год назад ясность решил внести Джеймс Фаулер, классик новой социологии (его научно-популярная книга «Связанные одной сетью»{47}, написанная в соавторстве с Николасом Кристакисом, переведена на 19 языков, включая хорватский и тайский). Команда Фаулера собрала в Швеции 1000 пар близнецов-мужчин в возрасте от 52 до 67 лет и расспросила их про экономическую политику. А еще добыла из армейских архивов результаты IQ-тестов, которые те проходили несколько десятилетий назад во время срочной службы (Швеция отказалась от призыва только недавно, в 2009-м).

IQ, как аккуратно выражаются генетики, имеет сильную наследственную компоненту. Политические пристрастия – тоже. Фаулер с коллегами предположили, что одно – просто следствие другого. Те, чей IQ выше, выступали против высоких налогов и перераспределения богатства. Соответственно, высказывались как типичные американские правые. То есть вроде бы консерваторы. Это было довольно неожиданно.

Фаулер уточняет: Швеция – не Америка, а государство с гипертрофированной социальной политикой. Высокие налоги, субсидии бедным и прочие ценности левых – это текущее положение вещей. Поэтому «отнимать и делить как раньше» – самый что ни на есть консервативный лозунг. А правые в этом контексте – либералы, партия перемен. Чем выше IQ, тем сильнее и желание что-то менять.

Можно пойти другим путем и искать различия напрямую, на уровне структуры мозга. В 2011-м выяснилось: у молодых консерваторов больше серого вещества в амигдале, центре эмоций, у молодых либералов – в передней поясной коре. У этой зоны сложная миссия: когда мы учимся, наши успехи поощряет дофаминовая «система наград». Но сама оценивать наши успехи она не умеет, а передняя поясная кора ей помогает.

Гипотезу подтверждает и сам эксперимент с отталкивающими фотографиями и томографом, описанный в Current Biology. Кора обучается, подкорка не очень, поэтому разницу в подкорковой активности трудно списать на жизненный опыт. Если профессиональный военный улыбается, стоя у стены в ожидании расстрела, или профессиональный канатоходец гуляет по тросу между небоскребами – это не значит, что они отучили свою подкорку генерировать страх. Наоборот, спокойствие обеспечивают одновременно две зоны мозга: одна, подкорковая, шлет сигнал тревоги, другая, в коре, обучена подавлять реакцию на этот сигнал. Психопат, у которого амигдала не работает с младенчества, может вести себя так же бесстрашно, однако на его томограмме обе зоны, в коре и в подкорке, просто спят.

Как жить с этим знанием? Сначала плохая новость: если консерватизм зашит в генах, то навсегда переагитировать человека в либералы не выйдет, как бы вы ни оттачивали свое мастерство полемиста. Навальный для вашего дяди так и останется американским шпионом, а Эбола – происками Пентагона. Другой вопрос, что либерализм и консерватизм в разных обстоятельствах проявляются по-разному. В США это будет спор о праве гея быть священником, в условной Уганде – о том, как лучше приводить в исполнение смертную казнь за гомосексуализм: с помощью петли или мачете. Разница стоит того, чтобы за нее бороться.