Макс - [6]
Пока Макс говорит, я заглядываю во все углы в поиске выпивки. Я утвердился в желании получить максимум удовольствия от этого сеанса. Обычно Борис сразу спрашивает: «что будете пить?», но сейчас, когда Макс тут, ему почему-то не приходит в голову предложить напитки.
Выслушивать в сотый раз историю Макса в сугубо трезвом состоянии не слишком мне улыбается. Мне кажется, что со своими «фактами» он весьма скоро надоест Борису. Кроме того, Борис не любит длинные истории, он предпочитает фразу-другую, иногда просто яркое словцо. Я боюсь, что Макс для него слишком прозаичен. Вот он опять в Вене, в их чистых суповых кухнях. Скоро он окажется в Базеле, после Базеля последует Париж, там голод, нищета, несчастья, вся генеральная репетиция. Я хочу, чтобы он сразу прыгнул в водоворот, в застойное течение, монотонное бормотание голодающего, клоповную безысходность, все засовы заперты, никаких пожарных лестниц и запасных выходов. Нет-нет, Борис не любит последовательность изложения. Ему подавай что-нибудь драматическое, живуче гротескное, ужасающе прекрасное и правдивое. Макс скоро ему смертельно надоест, я это ясно предвижу…
Оказывается, я ошибаюсь. Борис желает выслушать всю историю от начала до конца. Вероятно, такое у него настроение: иногда его терпение неистощимо. Несомненно, подспудно он ведёт свой собственный монолог, решает какую-то свою задачу, давая Максу говорить. Это для него отдых. Я внимательно слежу: действительно ли он слушает? Кажется, слушает, улыбаясь в том или ином месте рассказа.
Макс потеет, как бык. Он не уверен, производит ли впечатление на моего друга. Борис между тем расположился, как в оперной ложе. Даже комфортабельней: полулежит на софе, укрывшись электрическим одеялом. Макс снимает пиджак, пот градом катится по его лицу. Я вижу, что он вкладывает в свой монолог душу и сердце. Я сижу в стороне, переводя взгляд с одного на другого. Дверь в сад открыта, и солнце образует ореол вокруг головы Бориса. Чтобы смотреть Борису в лицо, Макс должен глядеть против солнца. Послеполуденная жара проникает в прохладную студию и обволакивает слова Макса дрожащей теплотой. Поза Бориса вызывает во мне зависть, я более не могу противиться желанию примоститься рядом с ним. Вот я лежу у его ног и получаю удовольствие от знакомой сказочки о страданиях. Сбоку книжная полка, я пробегаю по ней глазами. Внимая монологу Макса с пола, я могу лучше оценить общее от него впечатление. Кроме того, я ловлю нюансы, которых раньше не замечал. Слова Макса, названия книг, тёплый воздух из сада, то, как Макс примостился на краешке стула, — всё это в совокупности производит на меня самый положительный эффект.
Комната как обычно в полном беспорядке. Огромный стол, на котором гора из книг и рукописей, листков с карандашными заметками и писем, на которые следовало ответить ещё месяц назад. Комната производит впечатление обиталища писателя, который внезапно умер, и последовало чьё-то указание ничего не трогать. Если бы я сказал Максу, что этот человек, Борис, который полулежит на софе, в действительности умер, что бы он сказал? Между тем, Борис имеет в виду именно это: что он мёртв. И вот почему он способен слушать Макса, как будто находится в оперной ложе… Макс тоже должен будет умереть, каждая конечность, каждый орган его тела должны будут умереть, если ему суждено выжить… Три Книги на верхней полке как будто бы специально поставлены одна рядом с другой: Библия, книга Бориса и переписка Ницше с Брандесом. Не далее как прошлой ночью Борис читал мне из Евангелия от Луки. Он говорит, что мы недостаточно часто читаем Новый Завет… А тут ещё последнее письмо Ницше «распятый»… Похороненный в мавзолее из собственной плоти целых десять лет, в то время как весь мир молится на него…
Макс между тем продолжает и продолжает. Макс-гладильщик. Явился в наш мир откуда-то из-под Львова, что рядом с большой крепостью… Тысячи таких, как Макс, мужчин с широкими треугольными лицами и припухлыми нижними губами, глазами как две выжженные дыры в одеяле, слишком длинными носами с широкими ноздрями — чувствительные и меланхоличные люди… Тысячи грустных еврейских лиц из-под Львова, головы погружены в плечи, печаль глубоко врезалась между их широко расставленных лопаток… Борис будто принадлежит к совершенно другой расе, настолько он хрупок, лёгок, деликатен. Он показывает Максу, как писать ивритские буквы, его ручка летает по бумаге. В руках Макса ручка выглядит метлой, кажется, будто он с трудом рисует буквы, а не выводит их. В такой же манере, в какой Борис наносит на бумагу письмена, он делает всё легко, элегантно, уверенно, безошибочно. Ему нужны сложности и подспудности, чтобы, как рыба в воде, двигаться между ними. Голод, например, понятие слишком прямое и грубое. Только глупцы могут беспокоиться насчёт голода. Кстати сказать, сад тоже для него отвлечённая вещь. Китайская ширма сослужила бы ту же службу, может быть, даже лучше. Макс, с другой стороны, очень даже сознаёт наличие сада. Дайте ему стул и посадите его там, он с удовольствием просидит так хоть неделю. Ничего лучшего ему и не надо, кроме сада и пищи…
«Тропик Рака» — первый роман трилогии Генри Миллера, включающей также романы «Тропик Козерога» и «Черная весна».«Тропик Рака» впервые был опубликован в Париже в 1934 году. И сразу же вызвал немалый интерес (несмотря на ничтожный тираж). «Едва ли существуют две другие книги, — писал позднее Георгий Адамович, — о которых сейчас было бы больше толков и споров, чем о романах Генри Миллера „Тропик Рака“ и „Тропик Козерога“».К сожалению, людей, которым роман нравился, было куда больше, чем тех, кто решался об этом заявить вслух, из-за постоянных обвинений романа в растлении нравов читателей.
Генри Миллер – виднейший представитель экспериментального направления в американской прозе XX века, дерзкий новатор, чьи лучшие произведения долгое время находились под запретом на его родине, мастер исповедально-автобиографического жанра. Скандальную славу принесла ему «Парижская трилогия» – «Тропик Рака», «Черная весна», «Тропик Козерога»; эти книги шли к широкому читателю десятилетиями, преодолевая судебные запреты и цензурные рогатки. Следующим по масштабности сочинением Миллера явилась трилогия «Распятие розы» («Роза распятия»), начатая романом «Сексус» и продолженная «Плексусом».
Генри Миллер – классик американской литературыXX столетия. Автор трилогии – «Тропик Рака» (1931), «Черная весна» (1938), «Тропик Козерога» (1938), – запрещенной в США за безнравственность. Запрет был снят только в 1961 году. Произведения Генри Миллера переведены на многие языки, признаны бестселлерами у широкого читателя и занимают престижное место в литературном мире.«Сексус», «Нексус», «Плексус» – это вторая из «великих и ужасных» трилогий Генри Миллера. Некогда эти книги шокировали. Потрясали основы основ морали и нравственности.
Секс. Смерть. Искусство...Отношения между людьми, захлебывающимися в сюрреализме непонимания. Отчаяние нецензурной лексики, пытающейся выразить боль и остроту бытия.«Нексус» — такой, каков он есть!
«Тропик Козерога». Величайшая и скандальнейшая книга в творческом наследии Генри Миллера. Своеобразный «модернистский сиквел» легендарного «Тропика Рака» — и одновременно вполне самостоятельное произведение, отмеченное не только мощью, но и зрелостью таланта «позднего» Миллера. Роман, который читать нелегко — однако бесконечно интересно!
«Черная весна» написана в 1930-е годы в Париже и вместе с романами «Тропик Рака» и «Тропик Козерога» составляет своеобразную автобиографическую трилогию. Роман был запрещен в США за «безнравственность», и только в 1961 г. Верховный суд снял запрет. Ныне «Черная весна» по праву считается классикой мировой литературы.
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
„А. В. Амфитеатров ярко талантлив, много на своем веку видел и между прочими достоинствами обладает одним превосходным и редким, как белый ворон среди черных, достоинством— великолепным русским языком, богатым, сочным, своеобычным, но в то же время без выверток и щегольства… Это настоящий писатель, отмеченный при рождении поцелуем Аполлона в уста". „Русское Слово" 20. XI. 1910. А. А. ИЗМАЙЛОВ. «Он и романист, и публицист, и историк, и драматург, и лингвист, и этнограф, и историк искусства и литературы, нашей и мировой, — он энциклопедист-писатель, он русский писатель широкого размаха, большой писатель, неуёмный русский талант — характер, тратящийся порой без меры». И.С.ШМЕЛЁВ От составителя Произведения "Виктория Павловна" и "Дочь Виктории Павловны" упоминаются во всех библиографиях и биографиях А.В.Амфитеатрова, но после 1917 г.
В шестом томе собрания сочинений Марка Твена из 12 томов 1959-1961 г.г. представлены романы «Приключения Гекльберри Финна» и «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура». Роман «Приключения Гекльберри Финна» был опубликован в 1884 году. Гекльберри Финн, сбежавший от жестокого отца, вместе с беглым негром Джимом отправляются на плоту по реке Миссисипи. Спустя некоторое время к ним присоединяются проходимцы Герцог и Король, которые в итоге продают Джима в рабство. Гек и присоединившийся к нему Том Сойер организуют освобождение узника.
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевёл коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
В четвертый том вошел роман «Сумерки божков» (1908), документальной основой которого послужили реальные события в артистическом мире Москвы и Петербурга. В персонажах романа узнавали Ф. И. Шаляпина и М. Горького (Берлога), С И. Морозова (Хлебенный) и др.
Полное собрание сочинений Джерома Клапки Джерома в одной книге.Большинство сборников, вошедших в книгу, восстановлено по прижизненным авторским редакциям (современная орфография).Добавлены малоизвестные произведения, а также исключенные по цензурным соображениям главы.Сборка: diximir (YouTube). 2017 год.