Макс и летающая тарелка - [3]

- Макс!

И я бросилась к нему - потому что его голова склонилась набок, колени подогнулись, и Макс начал медленно сползать на пол. Само собой, удержать падение девяностокилограммового тела было далеко за пределами моих возможностей - я как-то не подумала об этом. В последний момент Макс вцепился пальцами мне в плечи, и мы покатились по твердому в дырочку полу.

О противоположную стену больно стукнулась я - Максу наверняка было мягко. Тем не менее, толчок в какой-то степени привел его в себя.

- Я думаю, - он сел, потирая рукой лоб и уставясь в стену, действительно похожий на мыслителя, - я думаю, нам не стоит паниковать. Все это не так уж страшно. Мы выберемся отсюда.

Взгляд у Макса был неверный и блуждающий - я впервые подумала, что его стильные очки служили не только для украшения. Он обвел близорукими глазами кубическую внутренность помещения и медленно встал, опираясь на стенку.

- Где-то здесь должен быть люк или... словом, выход.

И его длинные пальцы движением профессионального взломщика принялись выстукивать кремовую стену. Это зрелище впечатляло. Я представила себе, как Макс открывает невидимый люк, ведущий из отсека в темный коридор, потом находит рубку с пультом управления летающей тарелкой, раскидывает в стороны парочку инопланетян... Впрочем, в последнюю картинку белые красивые руки Макса как-то не вписывались. Я пропустила этот момент и представила его пальцы уже лежащими на бесчисленных кнопках и рычагах пульта. Макс, конечно же, разберется в принципе его действия. И вот летающая тарелка плавно опускается на газон перед нашим колледжем, и Макс, соскочив на землю, галантно подает мне руку... В том, что он подал бы руку, я была абсолютно уверена. А все остальное... может, в тот момент я и в это верила, я все-таки дочка своей мамы.

- Черт!

Вот так, а я думала, что воспитание Макса не позволяет ему чертыхаться в присутствии дамы, то есть моем. Позволило - чуть удлиненный, аккуратно подпиленный ноготь на мизинце его левой руки застрял в одной из дырочек, усеивающих стены. Когда Макс выдернул его, ноготь уже не был идеально ровным и гладким. Нельзя сказать, чтобы это бросалось в глаза, но Макс попробовал зазубрины большим пальцем правой руки, и на его лице отразилось мрачное отчаяние.

- Нет здесь никакого выхода, - сказал он.

Не знаю почему, но это прозвучало так жутко, так фатально. Тем более, что я где-то подозревала: он прав. Эта кубическая жестянка выглядела совершенно монолитной. Только россыпь дырочек - если бы не они, мы давно бы задохнулись. Возникла мысль: собираются ли хозяева тарелки нас кормить? И плюс ещё одна проблема, которая уже давала о себе знать - мне, по крайней мере, но, думаю, Максу тоже. В конце концов, сколько времени они думают нас тут держать? И вообще, помнят ли они о нас? С одной стороны, вроде бы да отключили же они силовое поле, приковывавшее нас к стенам. Хотя оно могло отключиться и само - если двигатели летающей тарелки вышли из режима ускорения. Мне нравилось думать словами, смысл которых я сама представляла очень смутно - и при этом чувствовать себя дико умной. Значит, режим ускорения. То есть мы уже оторвались от земной орбиты и теперь спокойно пересекаем открытый космос, все больше удаляясь от балкона, с которого я демонстрировала Максу вид на окрестности, вид на Землю...

- Зачем, - внезапно сквозь зубы сказал Макс. Он сел на корточки, прислонясь к углу, уронил голову между коленями - и вдруг резко вскинул её. - Зачем я пошел на этот чертов обед? Если бы я сразу сказал этой...

- Макс!

Потому что я никому и никогда не позволяю плохо отзываться о моей маме, - а Макс именно это и собирался сделать. Только поэтому я непроизвольно замахнулась на него - и, конечно же, рукоприкладство в мои планы не входило.

Он вскочил, вжавшись в угол и выставив вперед согнутую руку.

- Ты, - губы Макса дрожали, а близорукие глаза блуждали из стороны в сторону. - Почему ты ко мне привязалась? Это все из-за тебя! Если бы я нормально пошел в клуб, а не стоял, как идиот, на этом... балконе, я бы... Ты во всем виновата, ты и твоя...

И, конечно, пришлось дать ему пощечину. За маму - потому что люди приходят в себя от пощечины только в кино. Во всяком случае, Макс в себя не пришел. Он просто медленно поднес ладони к лицу и заплакал.

Он бормотал сквозь слезы что-то бессвязное об экзаменах в колледже которые, кстати, и мне предстояло сдавать; о выборах в парламент - к ним я, к счастью, отношения не имела; о соревнованиях в клубе регбистов и дне рождения дочери автомобильного короля, её звали Элис, я до сих пор помню. Волосы Макса висели влажными спутанными прядями, нос покраснел, рубашка выбилась из-под измятого смокинга, на брюках отвисли пузыри. Мне стало как-то неловко смотреть на него, и я принялась сосредоточенно пересчитывать дырочки в стене сбоку. Не гладить же его, в конце концов, по головке, - а ничего более адекватного ситуации я придумать не могла. С какой-то странной, обреченной тоской я подумала, что это мне придется теперь искать выход, захватывать пульт управления и героически драться с инопланетянами, если я хочу вернуться домой. Если я хочу... Макс уже не хотел, кажется, ничего. Он тяжело прислонился к стене и беззвучно всхлипывал, закрыв лицо белыми руками с обломанным ногтем на левом мизинце.