Макорин жених - [78]
— Садик-то есть, да не вмещает всех.
— Дорогая Макора Тихоновна, давайте поищем возможности расширить садик или устроить новый. Посмотрели бы вы, сердце не выдерживает.
Макора встала, положила руки на Машины плечи.
— Хорошее у вас, Машенька, сердце. Оно и не должно выдерживать. Подумаем. Наверно, сумеем что-нибудь сообразить…
Маша успокоилась. Разделась, стала хлопотать у примуса. А сама все рассказывала и рассказывала, у кого она сегодня побывала, с кем поговорила. Старушке помогла добиться пособия за пропавшего без вести сына, выпросила в магазине валенки для ребят солдаток: сидят дома, в школу не в чем ходить. Около столовой субботник устроила.
— Субботник? Что за субботник?
— Да занесло двор снегом, пройти невозможно. И никому дела нет. Помои выносят на крыльцо и прямо в сугробы выливают. Думаю, что же будет весной? А тут идет в столовую группа женщин. Вязнут в сугробах, смеются и поругиваются. Я говорю: «Товарищи, такой закон вышел: кто хочет пообедать, тот должен пятнадцать лопат снегу со двора выкинуть. Давайте поработаем». Они отговариваются: «Лопат нет». Я приметила Дуню Петялину, знаю ее, бойкая и общественная. «Слетай-ка, — говорю, — Евдокия, к завхозу за лопатами, а мы пока теми, что тут найдем». Заведующая столовой (видать, задело ее за живое) вышла, благодарила, оправдывалась. И нашим субботницам по лишней порции киселя на третье дала. Ничего, вкусный кисель…
Щебеча, Машенька вдруг заметила, что Макора, хотя и слушает, а вид у нее неважный, да, кажется, недавно и плакала. Маша оборвала щебет.
— У вас горе, Макора Тихоновна? Простите, а я так бесцеремонно.
— Что вы, Машенька! С вами всякое горе легче… Я не хочу от вас скрывать, вижу, что вы славная, светлая…
И Макора поведала о своих горестях и печалях, о неудачной своей любви… У Маши задрожали ресницы. Чтобы не разреветься, она стала с азартом накачивать примус. Потом, ставя на стол чашки, сказала:
— У всякого свое горе. Что только не наделала война! Вот так бы, думаешь, все отдала, чтобы не было у людей печалей и тревог…
В этот вечер они говорили долго, до ночных петухов. Уже в постели Машенька грустно вздохнула.
— А я ведь, Макора Тихоновна, хотела музыкантшей стать. Училась в консерватории. Преподаватели поговаривали, что и задатки есть. Училась по классу фортепьяно… А пришлось вот играть топором…
Макора даже с кровати вскочила.
— Ты что же молчала до сих пор! Почему скрывала?
Маша растерялась, стала оправдываться:
— Я не скрывала… Просто не приходилось… Вы уж извините…
Макора затормошила ее.
— Ну ладно, Машенька. Это ты меня прости, грубиянку, накричала на тебя. Но я от всего сердца…
У нас говорят: какова девка, такова ей и припевка. Прошло время, и в Сузёме все узнали Машеньку. Ребятишки встречают ее веселыми криками: «Тетя Маша! Тетя Маша!» Взрослые уважительно кланяются, провожают улыбкой. Старухи щурят подслеповатые глаза, твердят: «Это, кажись, она идет, наша Пчелка…» Скоро ласковое имя Пчелка так пристало к девушке, что и в глаза ее стали им величать. Она спервоначалу немножко обижалась, не понимая, зачем ей дали прозвище, а потом привыкла. Да и впрямь она была похожа на пчелку — маленькая, стройная, живая, вечно хлопочет, вечно трудится, всем пользу принести старается.
Макора радовалась, видя отношение людей к ее юной подруге, всячески помогала девушке, поддерживала ее. С устройством детского садика пришлось немало повозиться. Собрали женщин и решили оборудовать его своими силами. Что говорить, досталось и Пчелке, досталось и Макоре, несладко было и другим их товаркам. Вечер не в вечер, ночь не в ночь. Зато, когда в старом заброшенном бараке, отремонтированном, очищенном, побеленном зазвенели детские голоса и лица матерей повеселели, Машенька ходила светлая, возбужденная.
— Милая Макора Тихоновна, как хорошо-то!
У Макоры тоже пела душа, но она не без суровости покрикивала на шаловливых ребятишек и наставляла старушку няню:
— Ты, Петровна, построже с ними, не давай воли. А то они готовы все перевернуть вверх дном.
Зашел в детсад и Синяков, походил, покрутил ус.
— Вы, товарищи женщины, толково придумали, — сказал он, будто выдал награду. — Придется благодарность в приказе объявить…
— Помогли бы, Федор Иванович, посуду достать, — окружили его женщины. Он довольно улыбался из-под усов.
— Скажу завхозу, чтобы позаботился.
Фишка-завхоз появился на лесопункте незаметно: как он стал завхозом, не помнят ни Иван Иванович, ни сам Синяков. Почему молодой и видный собой парень не на фронте, это казалось удивительным многим, иной раз его и спрашивали об этом. Он смеялся. Одним отвечал, что забронирован, другим заговорщически подмигивал: «Состою на спецучете», третьим говорил ухмыляясь: «Я не дурак, чтобы к фашисту под автоматную очередь идти…» Так и прижился, примелькался, интерес к нему охладел. Как-то Синяков вызвал его по поводу ремонта бараков. В тесный кабинет зашел представительный детина в ладно скроенной бекеше из желтой овчины, в белых поярковых валенках с блестящими калошами. На валенки нависали широкие разутюженные брюки. Завхоз сел на дощатый диванчик в углу кабинетика, с достоинством заложил ногу на ногу, щелкнул портсигаром и стал ловко пускать к потолку ровные колечки дыма. Синяков посматривал на него, примеряясь в мыслях, как бы начать разговор, потому что разговор предстоял неприятный. Что-то знакомое показалось ему то ли в лице, то ли в повадках завхоза. Синяков, прищуря глаза, наблюдал. Вдруг он вспомнил. Этот молодой человек вот так же сидел на стуле и пускал кольца дыма к потолку в его, Синякова, горнице среди гостей в тот памятный день возвращения с фронта.
Это не только повесть о полной превратностей жизни ненца Ясовея, это и книга о судьбах ненецкого народа, обреченного царизмом на вымирание и обретшего счастье свободы и равноправия в дружной семье советских народов.Автор в течение ряда лет жил среди ненцев много ездил по тундрам Заполярья, бывал на Югорском Шаре и на острове Вайгаче, что дало ему возможность с большой достоверностью изобразить быт и нравы этого народа.«След голубого песца» выходит третьим изданием. Впервые книга вышла в Архангельском книжном издательстве в 1957 году под названием «Сын Хосея».Печатается по изданию: Георгий Суфтин.
В книгу вошли два произведения известного грузинского писателя Н. В. Думбадзе (1928–1984): роман «Я вижу солнце» (1965) – о грузинском мальчике, лишившемся родителей в печально известном 37-м году, о его юности, трудной, сложной, но согретой теплом окружающих его людей, и роман «Не бойся, мама!» (1969), герой которого тоже в детстве потерял родителей и, вырастая, старается быть верным сыном родной земли честным, смелым и благородным, добрым и милосердным.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Проблемам нравственного совершенствования человека в борьбе с пережитками прошлого посвящён роман «Последние заморозки».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.