Макорин жених - [56]
— Смотрите, смотрите, красота-то…
Возвращаться в поселок не хотелось.
— Давайте пройдемся еще немножко, очень уж хорошо.
А что, собственно, такого особенно хорошего? И сосновые боры, и пушистые снега, и зимнее солнышко, и все эти красоты для Мити и Вали не были ни новинкой, ни диковинкой. Каждый день им приходилось видеть такие полянки, мало ли их в лесу. И не восхищались, не любовались, просто не замечали, как не замечают обыденное, примелькавшееся. А нынче заметили. И пришли в восторг. Отчего это?
— Отчего это радуга засияла в снежной пыли? — спросила Валя.
Митя с удовольствием стал разъяснять законы отражения светового луча и его преломления. Он, киномеханик, в этом не был профаном. Валя слушала и посмеивалась. Может, она и сама знала, что с таким увлечением растолковывал ей молодой человек, а может, сильно ученая его речь не очень-то понятной была для нее, и девушка усмешкой старалась скрыть это. Впрочем, Митя ничего не замечал. Он был в ударе.
Так они вышли на берег реки.
— Батюшки, река! Как далеко ушли, — спохватилась Валя. — А у нас сегодня профсоюзное собрание. Не опоздать бы.
Она повернулась и быстро зашагала обратно. Стараясь не отстать, Митя возмущался:
— И почему в выходной день устраивают собрания! Надо же дать людям отдохнуть…
Обратный путь оказался короче. На полянке солнышка уже не было. Сосны поскучнели, стали обыденными. Разговор на быстром ходу не ладился. И говорили о будничном — о нормах выработки, о членских взносах, о начислении заработка лесорубам. У крыльца конторы Митя пожал Вале руку.
— Как это я вас раньше не знал?
— Столь внимательны были.
Она с верхних ступенек помахала ему рукавичкой.
— До свидания, Пень Колодин…
Пусть найдутся люди, которые будут смеяться, а я все-таки скажу по секрету, что в тот вечер в Митиной клеенчатой тетради появилось новое стихотворение. Конечно, о девушке со вздернутым носиком и серыми глазами, о бронзовых красавицах соснах в бальном наряде. Кто скажет: «банально», кто скажет: «сентиментально». Может быть. Молодость, что поделаешь!
Захлопнув тетрадь, Митя усердно рисовал карикатуры для новой световой газеты. Ему очень хотелось найти способ опровергнуть кадр с гордячкой, задравшей нос. Но придумать ничего не смог. Факт-то ведь был…
Глава седьмая
ПРИВОРОТНАЯ ВОДИЧКА
От одной тетки к другой под большим секретом передавалось об удивительной силе «квасниковой» воды, подарившей такого завидного жениха Паране. А вскоре об этом стали говорить открыто. И сама Параня не отрицала: что было, то было. Она даже не прочь и погордиться: не каждой девке случается удача. Егору, понятно, никто об этом не говорил. Но из намеков да экивоков и он стал что-то понимать. Потребовал, от жены ответа. Она сперва чуть растерялась, виновато захлопала глазами, но под конец повернула дело так, что Егору и крыть стало нечем.
— Ишь, как я тебя, Егорушка, полюбила! Всей душой стремилась к тебе. И господь-бог помог. Али это худо? Мой ты стал со Христом, с духом святым…
Сосновские старики говорят: была бы погудка, найдется дудка. И верно, испытать чудодейственную силу «квасника» захотели многие. Не один парень порой удивлялся, отчего это у него ни с того, ни с сего стала мокрой рубаха. Иной жених, подписывая в сельсовете брачный документ, не знал, что привела его к этому столу родничковая водичка. А невесте казалось, что без той водички не сидеть бы ей рядом с желанным. Были и неудачи. Неудач было больше, чем удач. Но о них — молчок. Не корысть девке-вековухе кричать о своей порухе. И слава о родничковой водице росла. Со временем к «кваснику» стали прибегать и по другим поводам. Тот от трясцы стремился избавиться, другой выгонял дурную болезнь, третьей хотелось свести веснушки с лица. Исцеленных никто не видел, а утверждали, крестясь и божась, что исцеление было. Потом по всей округе пошла стоустая молва. Худой парень на костылях притащился, мол, к родничку. А было это ранней весной.
Хороша она, весна лазоревая, в наших северных лесах. Улягутся, присмиреют ветры, дни стоят тихие-тихие, не шелохнет. Ровные насты блестят под солнцем — глазам больно. Дальний лес темнеет, стряхнув надоевшую изморозь долгой зимы. Приречный ивняк заметно позеленел и надувает почки, вот-вот появятся белые барашки, отрада деревенской детворы.
Идет парень на костылях по насту — и свет ему не мил, и весна не в отраду. Костыли скрипят, немощные ноги безвольно волокутся. По утрам наст крепок и звонок, словно чугун. Топни — и загудит. А парню не до того, чтобы топать. Он обливается потом, стонет от боли. Вот он выбрался на пригорок, откуда видна старая мельница с прудом, лед на коем уже посинел. Вот упрятанные в сумет ворота, где летом шумят гулянки. А вот и лог, до краев занесенный снегом. Издали видно темное пятно «квасника». Родничок никогда не замерзает, над ним и сейчас вьется легкий парок. Парень снимает валенки и опускает ноги в ломотную воду. От невыносимой боли он теряет сознание, а когда приходит в себя, с радостью чувствует, что костыли ему не нужны. Парень уходит — костыли остаются. Парня никто не видел и не увидит, а костыли, вот они, лежат, брошенные на снег. Попробуй сказать, что их не было!
