Макиавелли - [88]

Несомненно, политическую ситуацию во Флоренции обсуждали и в садах Ручеллаи. Вклад Макиавелли в эту дискуссию можно обнаружить в его незаконченной сатирической поэме «Золотой осел» (Asino d’oro), которая представляет собой пародию на «Божественную комедию» Данте Алигьери и «Метаморфозы» Луция Апулея. Макиавелли изображает, как спускается в ад в сопровождении женщины (с которой ему удается переспать), где встречает множество зверей, олицетворяющих известных политиков. Поэма изобилует шутками, над которыми смеются в садах его собеседники. Никколо определенно собирался прочесть свое сочинение друзьям, о чем свидетельствует его письмо от 17 декабря 1517 года, адресованное Лодовико Аламанни, в котором он сетует на то, что Лудовико Ариосто запамятовал включить его в число итальянских поэтов, упомянутых в «Неистовом Орландо». Макиавелли замечает: «И то, что он совершил в своем «Орландо», я не стану повторять в «Осле»».

Макиавелли, вероятно, был лично знаком с Ариосто, поскольку пишет Аламанни: «Если он [Ариосто] будет рядом, кланяйтесь ему от меня» — эти слова явно трудно связать с обидой.[77] Так или иначе, возможность поквитаться Никколо не представилась, поскольку его поэма обрывается на восьмой главе, прежде чем главный герой превращается — что вполне в духе Апулея — в осла. Почему поэма так не была закончена, остается лишь гадать, но, вероятнее всего, причину этого следует искать в том, что Макиавелли переключил свое внимание на другие, более близкие сердцу сочинения.

Никколо, едва завершив «Государя», тут же взялся за написание книги о сущности республиканского государства. Он неоднократно прерывал работу (и виной тому то его апатия, то разочарование, то очередная влюбленность), пока одна беседа в садах Ручеллаи не вдохновила его продолжить работу. Что примечательно, завершенную рукопись «Рассуждений о первой декаде Тита Ливия» (Discorsi sopra la prima deca di Tito Livio) Макиавелли посвятил своим собеседникам, Дзаноби Буондельмонти и Козимо Ручеллаи. И во вступлении Макиавелли выразил радость в связи с тем, что, наконец, после долгих лет пренебрежения он нашел достойных слушателей:

«И поверьте, меня утешает уже одна мысль о том, что, обманываясь во многом, я не ошибусь, отдавая первым читателям моих «Рассуждений» предпочтение перед всеми прочими. С одной стороны, мне представился случай доказать, что я умею быть благодарным; с другой — я отступил от общего обыкновения сочинителей преподносить свой труд какому-нибудь государю и приписывать ему, в видах тщеславия или корыстолюбия, все возможные добродетели, закрывая глаза на пороки, которые следовало бы осудить. Стремясь избежать подобной ошибки, я избрал не государей, но тех, кто благодаря своим бесчисленным достоинствам заслуживает этого звания; не тех, кто мог бы осыпать меня чинами, почестями и богатствами, но тех, кто, по крайней мере, мог бы мне их пожелать. Ведь если рассудить по справедливости, то уважения заслуживают истинно щедрые, а не те, кто лишь в состоянии быть щедрым; точно так же достоин уважения не тот, кто стоит во главе государства, но тот, кто умеет им управлять».

О «Рассуждениях» написано уже немало, и потому нет смысла подробно исследовать это сочинение. В сущности, Макиавелли вновь сравнил тяжелое положение Флоренции с золотым веком воображаемой Римской республики. В этом сочинении Никколо раскрывает уже известные темы: необходимость ополчения, толковых законов и гражданской добродетели. Во остальном книга сумбурна и, подобно «Государю», представляет собой скорее собрание размышлений, нежели органичное целое, явившееся итогом различных бесед в садах. В посвящении Буондельмонти и Ручеллаи Макиавелли во многом сам это признавал: «Вы заставили меня взяться за сочинение, которого я без чужого побуждения не написал бы». В «Рассуждениях» он раскрывает свою безграничную веру в античную историю, убежденный в том, что именно там сокрыто лекарство от любых политических недугов.

Тем самым Никколо зачастую искажает исторические примеры в угоду доказательствам своему тезису, и Франческо Гвиччардини весьма успешно разбил в пух и прах, указав на эти несоответствия. Он намекал на то, что Макиавелли не смог понять, насколько редко прошлое предоставляет полезные примеры для абсолютно иной политической и психологической атмосферы. Более того, книга скорее отражение текущей политической ситуации во Флоренции, нежели достоверное описание Древнего Рима, поскольку представление его концепции «независимости» со всеми необходимыми историческими и гуманистическими атрибутами было тесно связано с правительственными институтами, под началом которых он ранее служил в период, когда значительная часть флорентийцев пользовалась почестями и выгодой (honore et utile). Мало чем отличавшееся от деспотизма правление Лоренцо де Медичи оттолкнуло многих горожан. И молодые интеллектуалы из высшего общества, посещавшие сады Ручеллаи, обратили ностальгические взоры на времена минувшие, дни Республики, когда флорентийцы, невзирая на огрехи политической системы, сами решали свои дела. В этом смысле в своих «Рассуждениях» Макиавелли был далеко не одинок.