Макиавелли - [71]

В Равенне на глазах у товарищей многих из них рвала на части артиллерия герцога Феррарского, топтала тяжелая кавалерия французов, сминала немецкая пехота Людовика XII. Испанцы не боялись смерти, тем более от рук тех, кого считали дилетантами. Но крайне нуждались в припасах — в особенности в провианте — и чуть разжились едой в ходе марша на юг. Кардона был явно обеспокоен тем, что из-за нехватки самого необходимого его армия редеет и, если его вынудят отступить, он рискует угодить в ловушку между основной флорентийской армией и силами, собранными в Фиренцуоле. Положение было безвыходным, и вице-королю оставалось только одно — продолжать наступление.

Во Флоренции мнения о том, как лучше отразить испанскую угрозу, разделились. 24 августа Макиавелли срочно вызвали в город: Синьории не терпелось выслушать его оценку сложившейся ситуации. Никколо считал, что «защищать надлежит не конечности — без них можно жить, — а сердце и жизненные органы тела, ибо, если поразить сердце, наступает смерть», как напишет он позднее в трактате «О военном искусстве». Содерини решил сосредоточить основную мощь — 9 тысяч пехотинцев и несколько сотен всадников — непосредственно у стен Флоренции, вопреки мнению некоторых членов Десятки, предлагавших собрать все силы в Прато, и невзирая на предостережение уполномоченного представителя в армии Пьерфранческо Тозиньи: «Предвижу крушение ваших замыслов».

Содерини к ним не прислушался и сейчас, задним числом, легко критиковать его, хотя обе стратегии имели свои преимущества, по крайней мере теоретически. Кроме того, гонфалоньер боялся, что оказавшаяся без защиты Флоренция перейдет к сторонникам Медичи. 27 августа Содерини добился личной победы: Совет Восьмидесяти и Большой Совет объявили ему вотум доверия, отклонив как его заявление об отставке, так и просьбу вновь допустить в город Медичи. Вдохновленное этим проявлением народной любви, правительство приказало арестовать ряд лиц, подозреваемых в пособничестве Медичи.

Тем временем испанцы вошли в Кампи, разграбили город и сожгли. Оттуда они могли направиться либо на север, к Прато, либо на юг и атаковать Флоренцию. Вечером 27 августа Буонаккорси писал Макиавелли: «Вам известно, кто крайне опечален и обеспокоен тем, что этим вечером в Кампи обосновался враг, и желает, чтобы я попросил вас не мешкать. Сделайте все, что возможно, и не тратьте времени на досужие прения». Один решительный шаг мог все изменить в пользу Флоренции. Феррарский агент в испанской армии писал кардиналу Ипполито д’Эсте, брату герцога Феррары: «Решившись ударить, флорентийцы с позором разгромили бы этот лагерь». Но то ли из-за нерешительности, то ли из-за отсутствия четкой стратегии флорентийская армия не сдвинулась с места, утратив единственную возможность вынудить испанцев к отступлению. Однако плохо обученное ополчение и нехватка знающих командиров могли с легкостью обернуть атаку в катастрофу. Потому решение оставаться на месте, принятое Макиавелли или кем-то еще, можно считать самым разумным.

На следующий день захватчики двинулись на север и заняли позиции у Прато. Городской гарнизон состоял из 3 тысяч ополченцев, тысячи местных добровольцев и нескольких сотен всадников, которыми за отсутствием подходящего главнокомандующего руководил один из старейших военачальников республики, преклонных лет Лука Савелли, который уже не мог никого вдохновить на борьбу. Теоретически этих сил было вполне достаточно, чтобы сдержать испанцев, но средневековую стену вокруг Прато никто так и не отремонтировал. Более того, солдатам не хватало боеприпасов, и однажды им даже пришлось сдирать с крыш свинцовые листы, чтобы из них выплавить пули. К тому же правителю города было отпущено на оплату солдатского жалованья лишь 100 дукатов с предупреждением расходовать эту сумму экономнее. Неделей ранее флорентийские советники согласились собрать около 50 тысяч дукатов на военные нужды, но на сборы ушло бы немало времени, а между тем безденежье отнюдь не укрепляло и без того невысокий боевой дух солдат. Жителям Прато приказали не покидать дома, и это убедило ополченцев из других флорентийских земель, что помогать обороне горожане не собираются.

Утром 28 августа испанцы открыли огонь по крепостным стенам из двух орудий. После нескольких выстрелов разорвался ствол одной из пушек, а вторая оказалась слишком малого калибра для разрушения нижней части кладки. Попытка штурмовать укрепления, применив осадные лестницы, также провалилась: потери испанцев составили сорок солдат, а защитников города — всего три человека. Теперь, оказавшись в отчаянном положении, Кардона отправил во Флоренцию посла с предложением отступить в обмен на 30 тысяч дукатов и сотню вьюков хлеба.

Несмотря на кажущуюся решимость, вице-король получил от испанского монарха указание урегулировать ситуацию путем переговоров и в случае необходимости пожертвовать Медичи. Священная Лига уже начала разваливаться. Фердинанд Арагонский был разгневан тем, что Юлий II захватил Парму и Пьяценцу и пытался изгнать д’Эсте из Феррары. Вице-король открыто заявил флорентийскому послу Никколо Валори, что скорее предпочел бы видеть Флоренцию свободным городом, нежели под властью папы. Учитывая эти обстоятельства, Флоренции было бы разумнее согласиться с предложением Кардоны, но Содерини, убаюканный новыми надеждами, напротив, решил переждать, рассчитывая на то, что избавиться от испанцев без особых затрат поможет голод. Впоследствии Макиавелли подвергнет резкой критике такое решение, списав его на самонадеянность сограждан. Он утверждал, что, согласившись на условия испанцев, Флоренция сохранила бы независимость: «Благоразумным государям и республикам следует довольствоваться победой, ибо отсутствие такого довольства чаще всего и приводит к поражению». Хотя Содерини и вправду трудно было отказать в благоразумии, на этот раз это несомненное достоинство явило свою противоположность.