Македонский Лев - [94]

Подписи не было.

Парменион взглянул в обветренное лицо старого слуги. — Ты многим рисковал, чтобы доставить это мне, Клеарх. Благодарю тебя.

— Не стоит благодарностей, — ответил старик. — Я сделал это для полководца. Ты мне нравился, парень. Но это было задолго до того, как ты стал предателем. Надеюсь, убийцы отыщут тебя — до того, как ты успеешь сыграть в еще одну из своих смертельных игр.

— Но никто из вас этого не увидит, верно? — произнес Парменион ледяным голосом. — Вы спартанцы считаете себя демиургами. Берете ребенка и мучаете его всю жизнь, повторяя ему, что он не спартанец, а потом обвиняете его в предательстве, когда он призывает вас к ответу за свои слова. Что ж, вот пища для размышлений, Клеарх, тебе и всему твоему тупому племени: после того, как я обманул Сфодрия, я был задержан скиритайским воином. Он годами сражался за вас; он был призван сражаться за вас. И когда мы скрестили с ним мечи, он сказал мне, что всегда хотел убить спартанца. Вас ненавидят не только Фивы и Афины, но даже народ, который сражается на вашей стороне.

Клеарх открыл было рот, чтобы ответить, но Парменион поднял руку.

— Ничего не говори, слуга! — процедил он. — Ты доставил свое сообщение. А теперь убирайся!

Краткое мгновение старик смотрел на него, затем отступил и скрылся во тьме.

Подошел Мотак, все еще держа нож. — Не расстраивайся из-за этого, — вежливо молвил он.

Парменион грустно усмехнулся. — Как, по-твоему, мне это сделать? После того, как приходили убийцы, Менидис сказал мне, что ему плевать, выжил бы я или погиб. Так на меня смотрят фиванцы, Мотак: я спартанский предатель. И это прозвание задевает меня до самой кости.

— Думаю, нам надо напиться, — предложил Мотак.

— Вообще-то, это не тот ответ, который я ищу, — отозвался Парменион.

— Это лучший из тех, что есть у меня.

— Тогда придется напиться, — сказал спартанец. — Доставай мех.

Фивы, лето, 371й год до Н.Э.

Фетида проснулась рано. Ее сны были добрыми, безмятежными. Она вытянула руки и перевернулась на бок, глядя на мужчину, спящего рядом с ней. Протянув руку, она ласково убрала локон волос с его лба. Он вздохнул, но не проснулся.

Последние шесть лет были хороши для них обоих. В свои двадцать девять Парменион был в наилучшей форме и выиграл бега в Коринфе, Мегаре, Платеях и даже в Афинах. Теперь его лицо стало острее, выступающий нос — еще более орлиным, волосы медленно начинали редеть. Но его улыбка оставалась мальчишеской, а прикосновения — ласковыми.

Хорошие годы…

Сначала он заметил, что она томится, безвылазно сидя в четырех стенах, и как-то утром пришел к ней с рыночной площади, где приобрел темный хитон, сандалии до колен, пару персидских шаровар из светлой ткани и фетровую шляпу. — Надень это, — сказал он.

Она рассмеялась. — Ты хочешь переодеть меня в мужчину? Нам что, нужны такие ухищрения?

— Нет, — ответил он с усмешкой, — но я научу тебя ездить по-другому.

То было приключение, захватившее ее сильнее, чем она когда-либо могла себе представить. Все еще слабая после чумы, она села на высокую стройную кобылицу и поехала через город в фетровой шляпе, прикрывавшей ее волосы, и в легком хитоне, прятавшим изгибы ее тела. Оказавшись среди холмов, она открыла для себя удовольствие скачки галопом, на невероятной скорости, когда ветер шумит в волосах.

Они занимались любовью в горной лощине, прикрытые от полуденного солнца ветвями высоких кипарисов, а потом сигали голыми в холодный горный ручей. Воспоминание об этом дне чистым светом сияло в ее памяти. — Когда я уеду, — сказал он, — ты можешь отправлять Мотака седлать лошадей и продолжать ездить верхом. В этом есть неповторимая свобода, и никто не станет расспрашивать тебя ни о чем, или поражаться тому, как плохо блюдет свою честь благородная женщина.

— Уйдешь? — обеспокоилась она. — Куда ты собрался?

— Эпаминонд решил, что пришло время взяться за освобождение Беотии. Мы поведем войска в захваченные города и присоединимся к тамошним мятежникам. Мы должны защитить страну от Спарты.

Однажды рано утром, спустя около пяти недель, Фетида проснулась и увидела, что Парменион стоит рядом с кроватью. Он был облачен в бронзовый шлем с нащечниками, обтянутыми изнутри кожей, и нагрудник с изображением головы рычащего льва. Его меч висел на боку, и ножны покоились на юбке, сделанной из обитых бронзой кожаных полосок.

— Так значит, сегодня? — сказала она.

— Да.

— Ты должен был сказать мне об этом вчера вечером.

— Я не хотел печалить тебя. Меня не будет месяц, или два. — Она кивнула и повернулась к нему спиной, закрыв глаза и тщетно пытаясь заснуть.

Целыми днями она мучилась, представляя себе, как он скачет навстречу смерти. «Я не влюблюсь в него, — обещала она себе. — Я не стану рыдать над его телом, как над телом Дамона.»

Но страхи ее росли, когда в город приходили вести о столкновениях и осадах. Спартанский гарнизон Фисба, в основном сформированный из наемников Орхомена, выступил, чтобы дать бой Фиванскому войску. Последовало короткое сражение, в ходе которого наемники были разбиты; сообщали, что погибло семнадцать фиванцев. Города пали один за другим, в основном без кровопролития, окруженные спартанские гарнизоны соглашались уйти после того, как им гарантировали безопасный путь обратно через Пелопоннес. Но вестей о Парменионе по-прежнему не было.