Македонский Лев - [56]

Они присели у фонтана, который бил из рук статуи Посейдона, морского бога.

Парменион попил из бассейна под статуей, и оба собеседника сели на мраморные сидения под навесом.

— Тебе следует быть осторожнее, — посоветовал Парменион. — Даже слуги знают, что ты участвуешь в тайных собраниях.

— Моим слугам можно доверять, но я приму твои слова к сведению. Как бы там ни было, у меня просто нет выбора. Мы должны собираться, чтобы выработать план.

— Тогда встречайтесь среди бела дня, — предложил Парменион.

Вдвоем друзья вернулись по длинной улице к Вратам Электры, но Эпаминонд, вместо того чтобы зайти к себе домой, свернул налево в темную аллею, остановившись возле железных ворот. Он толкнул их внутрь и жестом пригласил Пармениона войти. Там был прямой дворик с высокими стенами, увитыми фиолетовыми цветами. За ним была беседка, укрытая крышей из ползучих растений, обвивающих сколоченные крест-накрест рейки. Эпаминонд повел спартанца в дом за двориком. В нем был маленький, разделенный андрон с шестью скамьями и двумя дверьми, одна из которых вела в кухню и ванную, а другая — в коридор с тремя спальнями.

— Чей это дом? — спросил Парменион.

— Твой, — ответил фиванец с игривой усмешкой. — Я поставил три тысячи драхм на твой бег. Этот дом стоил меньше девятисот — мне показалось, он подойдет тебе.

— И он подходит — но такой подарок? Я не могу его принять.

— Конечно же можешь — и должен. Я выиграл в десять раз больше, чем этот дом обошелся мне. Кстати, — добавил он, перестав улыбаться, — наступили опасные времена. Если меня арестуют, а ты будешь гостем в моем доме, то тебя заберут тоже.

Парменион лег на скамью, наслаждаясь бризом из большого окна и ароматом цветов, растущих во дворике. — Принимаю, — сказал он. — Но только как заем. Ты должен взять с меня плату за дом — как только я буду в состоянии расплатиться.

— Если ты так хочешь, то я согласен, — сказал Эпаминонд.

Парменион и Мотак переехали на новое место следующим утром. Фиванец закупил на рынке провизии, и мужчины сели вдвоем во дворике, наслаждаясь свежестью ясного солнечного утра.

— Тебя видели, когда ты убивал Клетуса? — вдруг спросил Парменион.

Мотак посмотрел в синие глаза господина и решил солгать. Но потом покачал головой. — Никого поблизости не было.

— Хорошо — но ты никогда больше не будешь предпринимать подобных действий, не обговорив их предварительно со мной. Это понятно?

— Да… господин.

— И я не требую, чтобы ты звал меня так. Мое имя Парменион.

— Это было необходимо, Парменион. Он заказал твое убийство. Пока он жил, ты был в опасности.

— Я понимаю это — и не считай мои слова неблагодарностью. Но я сам хозяин своей судьбы. И я не хочу — и не жду — чтобы другой человек действовал за меня.

— Больше этого не повторится.

За следующие восемь месяцев Парменион дважды состязался в беге и оба раза выиграл, один раз против чемпиона Коринфа, другой — против бегуна из Афин. Он по-прежнему выступал под именем Леона, и немногие ставили против него, из-за чего его выигрыш был уже не столь велик. На свой последний забег он поставил двести драхм, чтобы выиграть пятьдесят.

Этой ночью, как обычно после бега, Парменион расслаблял свои усталые ноги легкой полуночной пробежкой по освещенной лунным светом дорожке. Помимо разминки для мускулов, он находил в этом также чувство покоя — почти умиротворения. Его ненависть к Спарте была не менее сильна, но она находилась под контролем, словно скованная цепями. День его мести приближался, и он не имел желания подгонять его.

Когда он миновал Могилу Гектора, тень отделилась от деревьев. Парменион отпрянул назад, рукой нащупывая рукоять кинжала в ножнах на поясе.

— Это я, Парменион, — позвал Эпаминонд. Фиванец отошел в тень под дерево. Парменион приблизился к Могиле и сел на мраморное сиденье.

— Что не так, друг мой? — прошептал он.

— За мной снова следят, я только что ушел от них. Я знаю, что ты приходишь сюда после соревнований, и пришел к тебе за помощью.

— Что я могу сделать?

— Это лишь вопрос времени, когда они меня схватят. Я хочу, чтобы ты подготовил стратегию взятия Кадмеи. Есть также кое-какие письма, которые я собирался отослать своим друзьям в других городах Беотии. Ты спартанец, и можешь путешествовать беспрепятственно. У тебя могут быть деловые интересы по всей Беотии. Никому не покажется странным, что ты едешь в Феспию или Мегару. Поможешь?

— Знаешь ведь, что помогу. Ты должен принести письма сюда, завернутые в промасленную кожу. Можешь оставить их за этим сиденьем, прикрыв камнями. Никто их не увидит. Я бегаю здесь почти каждый день. И найду их.

— Ты замечательный друг, Парменион. Я не забуду этого.

Эпаминонд спрятался в тень и исчез.

Следующие четыре месяца Парменион одиннадцать раз проезжал через Беотию с письмами к мятежникам Танагры, Платей, Феспии и Гераклеи. За это время он редко видел Эпаминонда, но слышал от Мотака о растущем недовольстве в Фивах. Поздним летом два спартанских солдата были забросаны камнями из толпы, возле рыночной площади, и были спасены лишь тогда, когда отряд вооруженных воинов прибежал к ним на выручку из Кадмеи.

Толпа отступила, как только появились солдаты, но обстановка была по-прежнему скверной. Обнажив мечи, спартанцы напали на толпу, пронзая клинками тех, кому не повезло стоять в первых рядах. Слепая паника овладела фиванцами, и они в ужасе рассеялись. Парменион, пришедший на рынок за новыми сандалиями, увидел женщину с ребенком, которых затоптала толпа. Одна молодуха споткнулась и упала прямо перед наступающим спартанским строем. Выбежав из дверей, Парменион поднял женщину на ноги и отвел ее в относительную безопасность обувной лавки. Двое спартанских солдат побежали за ним.