Македонский Лев - [46]

— Как может действовать что-то, чего не существует? — удивился молодой человек.

Фиванец улыбнулся. — Из этой комнаты выходят две двери, Парменион. Если бы я сказал тебе, что одну дверь стережет лев, а другая ведет прямо в рай, то какую из них ты откроешь?

— Ту, что ведет в рай.

— Именно. Льва не существует — но благодаря ему ты открываешь ту дверь, какую нужно мне. Всё очень просто. Солдаты склонны верить в богов и оракулов, но, верь моему опыту: любое пророчество можно истолковать в свою пользу.

Пармениону стало не по себе от такой странной ереси, и он поспешил сменить тему разговора. — Ксенофонт сказал мне, что ты сражался на стороне Спарты.

— Три года назад. Мне тогда было двадцать пять, и я был гораздо наивнее. Фивы и Спарта вступили в союз против Аркадии. Агесилай наградил меня золотом, сказав, что я хорошо сражался — для фиванца.

— Строй прорвали, — сказал Парменион, — но вы с Пелопидом сомкнули щиты и остановили продвижение врага. Когда Пелопид упал, раненый в семи местах, ты встал над его телом и защищал его, пока не пришли спартанцы, чтобы поддержать вас.

— Ты до черта всего знаешь обо мне, — заметил Эпаминонд, — а я о тебе знаю мало. Ксенофонт был твоим любовником?

— Нет, мы были только друзьями. Это так важно?

Эпаминонд вскинул руки. — Это важно для того, чтобы я мог доверять его мнению о тебе. Он говорит, что ты одаренный стратег. Это правда?

— Да.

— Прекрасно, никакой фальшивой скромности. Я не могу доверять человеку, который скрывает свои таланты. — Фиванец встал. — Если ты не устал от долгой скачки, мы прогуляемся по городу и немного освоимся в твоем новом доме.

Эпаминонд вывел Пармениона через переднюю дверь на широкую главную улицу, ведущую на юг к Вратам Электры. Парменион въехал в эти ворота всего лишь час назад, но сейчас он остановился, чтобы изучить барельефы, запечатленные на каменных столбах. Фигура мужчины с огромными мускулами атаковала многоглавое чудовище.

— Бой Геракла с Лернейской Гидрой, — пояснил фиванец. — Это было вырезано Архаменом. К северо-западу отсюда есть еще несколько его работ.

Вдвоем мужчины прошли вдоль Фиванских стен, через торговые площади, мимо зданий, построенных из белого мрамора, и более простых строений, сложенных из высушенного на солнце кирпича и выбеленных краской. Всюду были люди, и Парменион поражался разнообразием красочных одежд и украшений на стенах домов. Улицы также были вымощены и украшены мозаикой, в отличие от утрамбованной земли Спартанских дорог. Парменион остановился, глядя на женщину, сидевшую на низкой стене. Она носила красное платье, расшитое золотом, и серебряные серьги висели у нее в ушах. Ее губы были направдоподобно красными, а волосы отсвечивали таким золотом, какого раньше ему видеть не приходилось.

Она увидела его и плавно встала. — Дар для богини? — задала она вопрос.

— Какой дар? — не понял Парменион. Она хихикнула, и тогда подошел Эпаминонд.

— Он чужестранец и в Фивах впервые, но, несомненно, принесет дар в другой день. — Взяв Пармениона за руку, он увел его от девушки.

— Что за дар был ей нужен?

— Она — жрица Храма Афродиты, и хотела лечь с тобой в постель. Это стоит сорок монет. Одна идет Храму, остальные — жрице.

— Невероятно! — прошептал Парменион.

Они пошли дальше, медленно продвигаясь через толпы, собравшиеся перед торговыми лотками. — Никогда не видел так много товаров, выставленных на продажу — столько безделиц и незначительных вещей, — заметил Парменион.

— Незначительных? — переспросил Эпаминонд. — Их приятно рассматривать, или надевать на себя. Наверняка в этом есть какое-то значение, не правда ли? Но я всё забываю, что ты у нас спартанец; вам нравится жить в комнате с одним стулом, сколоченным из острых палок, и одной кроватью, на которой лежит матрас с колючками.

— Не совсем так, — ответил Парменион, улыбнувшись. — Мы иногда позволяем себе роскошь спать голыми на холодном каменном полу!

— Спартанец с чувством юмора — неудивительно, что тебя невзлюбили твои же сограждане.

Наконец они вышли к двойной статуе Гаракла и Афины, стоящей к югу от Кадмеи. Они были вытесаны из белого мрамора и возвышались больше чем на двадцать футов. — Величайшее достижение Алкамена, — сказал фиванец. — Когда мы с тобой станем пылью и будем позабыты историей, люди не перестанут восхищаться его мастерством.

— Они так реальны, словно застывшие гиганты, — сказал Парменион, понизив голос.

— Если бы Афина существовала на самом деле, она была бы довольна этим произведением. К сожалению, моделью была жрица Афродиты, но у нее было такое тело, что и богине незазорно.

— Я бы не хотел слышать от тебя подобного богохульства, — серьезно проговорил Парменион. — Ты никогда не рассматривал возможность того, что можешь быть неправ? Спартанцы очень религиозны, и поэтому никогда не проигрывали, когда противник был равен по численности.

— Ты мне нравишься Парменион, и я предлагаю тебе рассмотреть вот что: Спарта — это единственный город, имеющий регулярную армию, великолепно подготовленную, превосходно дисциплинированную. Так может, в этом причина их побед?

— Скорее, и в том, и в другом.

— Говоришь, как миротворец, — произнес фиванец с широкой улыбкой. Он отвел Пармениона на просторную площадь, где скамьи со столами стояли под полотняными навесами, защищающими от солнца. Они сели за свободный стол, и тут же маленький мальчишка подошел к ним и поклонился.